— «Не в шумной беседе друзья узнаются, — сказал Лука Лукич, — друзья узнаются с бедой. Коль горе настанет и слезы польются, тот друг, кто заплачет с тобой».
— А мы, Лука Лукич, все плакали, — сказала Вера. — Верно, Никита? Когда вы начали про деток… — И она приложила платок к глазам, громко всхлипнула.
— А где же детки? — спросил Лука Лукич.
— Нету деток, — сказал Никита, — деток немцы в сарае сожгли.
— Тю на тебя, — сказала Вера, — он когда выпьет, Лука Лукич, не помнит, что говорит. Лука Лукич про Ульяниных деток спрашивает. — И через стол быстро шепнула Ульяне: — Позови Тоню и Давидку.
Когда позвали детей Ульяны, из кухни пришла вся орава.
— Ай, хорошо, — умилился и повеселел Лука Лукич, — люблю, когда полный дом детей.
— Это дело наживное, — сказала Вера и рассмеялась.
— Которые из них? — спросил Лука Лукич, тоже смеясь. — Которые Ульяны? Этот, что ли?
— Нет, — сказал Никита, — это наш. Это Макарка.
— Макарка, — умилился Лука Лукич, — ты чей будешь, Макарка?
— Я? Матерный сын.
— Матерный? — захохотал Лука Лукич, снова прижимая платок к глазам и утирая слезы, но уже от смеха. — Именно что матерный… Так нехорошо, так не надо… Матерный…
Если пьяного и сытого человека что-то рассмешит, то уже остановить невозможно, пока не высмеется.
— Матерный… Ах ты, ах ты… Ах ты, цыцкин сын… Цыцкин сын — это приличней. Кто из нас не цыцкин сын, тот цыцкина дочь… Все мы цыцкины дети…
Было уже поздно, в окна светила яркая луна. Лука Лукич глянул на свои карманные часы-«луковицу» в хромированном стальном корпусе.
— Пора… Завтра мне на работу пораньше… дебит-кредит…
— Проводи Луку Лукича, — сказала Вера Ульяне, — а то, может, его кто обидит… Я детей сама уложу.
— Сделайте любезность, — сказал Лука Лукич Ульяне, — сперва вы меня проводите, потом я вас провожу.
— Ты куда, мама? — спросила Тоня, увидав, что мать ее направляется к дверям с Лукой Лукичом.