— Девяносто восемь процентов, — сказал он, — что ты… Хуже всего… Горим на двух процентах… Иваныч кричит: «Да попросите ребят, они вам два процента в шапках вынесут»… А откуда нести? Где черпать? У тещи под юбкой… Начальник дернул губами, кожа на его щеках поползла, уши шевельнулись.
— Я говорю, не надо мне шахтеров… Дай мне полдюжины говнюков… фезеушников… Пойдем на сороковой горизонт…
— Врешь, — сказал машинист. — На сороковом все давно завалено.
— Завалено, — ухмыльнулся начальник, — пойди узнай, сколько я сегодня вагонеток на опрокид отправил. — Он ткнул пальцем в синюю поблескивающую кучку…
— Загубишь пацанов, — сказал вдруг машинист уверенно и тоскливо. Челюсть его по-пьяному отвисла, глаза стали щелочками.
— Ты лучше за вентилятором следи, назюзюкался, — сказал начальник.
— У меня Верка следит, — сказал машинист. — А ты пацанов загубишь… Гад ты, шкура… Перед начальством на цирлах ходишь…
— Поменьше варнякай, — сказал со злобой начальник и прикрикнул: — Где ключ от кладовки?
— Сейчас Верка придет, — ответил тихо машинист, утирая катящиеся по щекам пьяные слезы.
Ким чувствовал спиной горячую бетонную стенку, сидел, высоко подняв колени, слова долетали к нему издали, как звуки, ничего не значащие, просто производящие щум. Он заснул и во сне увидел чердак, метался под раскаленной солнцем жестяной крышей в пыли среди ветоши, требовал у тетки адрес матери, кричал: родной сестры адрес не знаешь! У тетки испуганное лицо, она перебирает письма, груды пахнущей мышиным пометом бумаги. На каком-то белом клочке проступает карандашный оттиск, но разобрать нельзя. Он разглядывает этот оттиск до боли в глазах, стараясь определить, угадать адрес, хотя бы по контурам, однако усилия его безнадежны, и он начинает кричать совсем громко, так что першит горло, ругается, даже угрожает тетке. Тетка испуганно суетится и плачет.
Проснувшись, Ким моментально сам себе сказал шепотом: «Адрес — тот свет», и усмехнулся. Некоторое время он сидит тихий, опустошенный, не понимая происходящего. Перед ним топчутся ноги в резиновых, измазанных бетоном и рудой сапогах.
— Аптечка, — говорит кто-то, — положено на вентиляторе иметь аптечку.
Красноватая капелька падает на пол. Ким поднимает глаза и видит парня в проходческой резиновой шляпе, какие носят под каской в мокрых забоях. Спецовка парня перехвачена широким брезентовым поясом с предохранительной цепью, лицо густо залито брызгами, блестят только белки, а на весу он держит окровавленную кисть, согнув руку в локте. Рядом с парнем стоит медбрат, худосочный, в каске, напяленной поверх грязной курортной тюбетейки.
— Я акт составлю, — кричит медбрат, — в ящике аптечки пивные бутылки держите…
— А у тебя медпункт есть, — говорит машинист, — веди его в медпункт.
— У него заражение будет, пока дойдем, — кричит медбрат, — я акт составлю…
— Не преувеличивай, — говорит начальник. — Вася, чего он кричит… Дай ему в ухо второй рукой…
Парень улыбается, пробует что-то сказать, пошутить, но вдруг наклоняется, хватает себя зубами повыше окровавленной кисти, словно хочет перекусить руку и отбросить рану. Медбрат берет парня за плечо, и они уходят.
— Смена сегодня проклятая, — говорит начальник. — Спешит народ перед Новым годом, — он оборачивается к машинисту. — Ты Верку ищи, ключ давай.
— Бери, — говорит машинист и выкладывает на стол ключ, — я пацана пожалел, пусть отдыхает… Мы тут привыкшие…
ebooksa