— Я мимо шел, — стуча ботинками на лестничной площадке, говорил Ким, — решил посетить… Я, конечно, устроен уже… Общежитие получил… Работаю… Вот кекс, — он протянул коробку, — с Новым вас…
— Спасибо, — сказала Лидия Кирилловна, — тебя также… Зачем ты тратился… У нас гости… Раздевайся, посидишь.
Ким снял пальто, ушанку, одернул куртку и пошел следом за Лидией Кирилловной через переднюю, где было много вещей, которые обычно наслаиваются с годами и придают дому прочность, устойчивость, в отличие от предметов, недавно купленных, не оставивших еще даже следов на полу и стенках. Стоял резной шкаф красного дерева с вывалившейся дверцей и прислоненный к шкафу футляр стенных часов, тоже красного дерева. На том и другом были одинаковые вензеля, видно, работы одного мастера. Кованый сундук в углу отделял пространство, где валялись галоши и зонтики, там царил полумрак, и у Кима вдруг мелькнула мысль, конечно нелепая, что хорошо б забраться туда, лежать в тишине, среди уютного потрескивания. Он вошел в комнату, резко освещенную, абажур был несколько приподнят, обнажив лампу. Катя сидела за столом рядом с мужчиной в железнодорожном кителе с серебряными майорскими погонами. Другой мужчина был в форме Министерства финансов, весь покрыт кантами и с литыми гербовыми пуговицами вдоль мундира. Катя была в шерстяном платье с плечиками и рукавом три четверти.
— Вот, — сказала Лидия Кирилловна, — мальчик пришел… У нас в доме всегда было полно ребят… Катенькины соученики… Покойный муж даже ругался… Знаете, ответственная работа…
— Хватит, мама, — сердито сказала Катя, лицо ее было раздражено, хоть глаза и поблескивали от выпитого вина. — Откуда ты? — спросила она Кима. — Я думала, ты уехал…
— Нет, я работаю в шахте, — сказал Ким, — я мимо шел…
— Молодец, — оборачиваясь, сказал мужчина с литыми пуговицами, — таких люблю…
Лицо его было красным, а на лбу большие белые залысины.
— Садись, — сказал он, крепко пожал Киму руку и усадил рядом, — выпьем. — И налил водки.
Ким выпил, закусил селедкой, сняв с нее прилипший к кожице волос. Железнодорожник подмигнул ему из-за Катиной спины. Оба гостя уже казались Киму замечательными людьми, и он испытывал благодарность каждый раз, когда мужчина с литыми пуговицами то подвигал вкусный печеночный паштет, то наливал тягучие наливки.
— Не надо ему мешать водку с наливкой, — издали сказала Катя. Голос ее слышался точно через стену.
— Ничего, — сказал мужчина с литыми пуговицами, — он шахтер… Между прочим, слышали, арестовали Вадима Синявского… Этого футбольного радиокомментатора… Оказывается, он связан с сионистами. Допустим, ведет он футбольный репортаж… Бобров прорывается по правому краю… Допустим… А в действительности это код… Шифер, если сказать по-простому… Его там за рубежом принимают… Бобров, допустим, обозначает военный завод… А правый край место расположения… Тамбовская область, допустим… Хитро… — Мужчина отодвинул стопку, вылил из граненого стакана лимонад в пепельницу, налил в стакан водки так, что переливалась через край, густо посыпал водку перцем, потряхивая перечницей, хлебнул, пригнувшись, прикасаясь губами к стоящему на столе стакану, чтоб не расплескать, затем поднял стакан, выпил залпом и щелкнул пальцами. — Хорошо, — сказал он.
Железнодорожник отбросил корпус назад и вправо, так что оказался за спиной Кати, и кивнул на нее, скорчил гримасу, вытянув губы трубочкой. Мужчина прыснул.
— Хорошо, — повторил он, — или, допустим, некоторые думают, — продолжал мужчина, размахивая ножом, кусочки паштета срывались с лезвия и падали на скатерть, — вернее, бытуют демобилизующие настроения, что космополиты — это просто мирные граждане, определенной, так сказать, национальности, — мужчина подмигнул Киму, — в действительности же они просто готовили вооруженный путч…
— Попробуйте торт, — появившись сзади, сказала Лидия Кирилловна и, отодвинув полные объедков тарелки, поставила круглое блюдо с тортом. Крем сверху подрумянился. Кое-где светло-коричневая корочка лопнула, и вязкая сладкая масса выползла наружу.
— Ах ты, мое золотце, — сказал мужчина и обнял Лидию Кирилловну. Рука его поехала по сдобному плечу Лидии Кирилловны, зацепила грудь. Лидия Кирилловна зарделась, поправила перманент. Лицо ее было напудрено, а губы ярко подмазаны.
— Мама, — со злобой сказала Катя и поднялась. Железнодорожник взял Катю за локоть, усадил, зашептал что-то, отрезал кусок торта, налил наливки.
— А вы напрасно, — перегнувшись через стол, сказал Кате мужчина, — напрасно мать не уважаете… А еще замуж хотите…
Катя вновь поднялась, и железнодорожник вновь усадил ее за локоть, зашептал.
— Пошли мальчишку купить папирос, — сказал железнодорожник, обернувшись к мужчине.
ebooksa