─ Вот чаша, ─ сказал Иловайский, облапив ревматическими пальцами красивую, с золотым ободком сервизную чашку с чаем, ─ она проста…
─ Мама, ─ сказал Савелий, ─ отними у Иловайского чашку, иначе он разобьет чужую вещь…
─ У вас, молодой человек, эдипов комплекс, ─ повернул лохматую голову русского интеллигента-хулигана Иловайский.
─ Если бы не ваша немощь, я бы ударил вас, ─ блеснув слезами юношеского негодования, сказал Савелий, но, увидев испуганное, страдающее лицо матери, удовлетворился этим и успокоился.
─ Полноте, ─ растерянно, наперебой заговорили хозяева Всесвятские, ─ выпили и как дети.
─ Ничего, я уже спокоен, ─ сказал Савелий, ─ я погуляю в саду.
─ Сад у нас хороший, давайте я провожу вас, ─ сказала Варвара Давыдовна, и они ушли.
─ Вот оно, Моисеево, ─ сказал Иловайский, когда Савелий ушел, ─ заносчивое…
─ Именно, ─ добавил Белогрудов, ─ помните, революция… В семинарии митинг… Входит в класс ветхозаветник, а мы ему: Библия ─ это догмат… Почему, спрашивается, мы, русские, должны изучать историю еврейского народа, отчего-то Богом избранного, изучать всю подробность этой истории. Историю евреев изучать основательнее, чем историю нашей родины. Я об этом случае русского патриотизма в семинарии в 1952 году в антирелигиозный журнал написал, но не пропустили…
─ В 1952 году, ─ сказал Всесвятский, ─ случилась история, которую я часто вспоминаю… В лагерной больнице у нас умершего арестанта вскрывали… Вскрывал главный врач, а все врачи-арестанты, находившиеся в лагере, при этом присутствовали. Труп это был человека пожилого, и на груди его был большой медный крест. Крест со шнурком передали в канцелярию лагеря, а главный врач лагеря, майор Баранов, воспользовавшись случаем, спрашивал всех заключенных врачей: веришь ли ты в Бога? Все ответили: да, верю. Один только ответил: верю, но в философском смысле. «Это один черт», ─ сказал Баранов… Я думаю, ─ добавил Всесвятский, ─ если бы они были на свободе, то не говорили бы так смело: верую… А там, с приговором в 10-15 лет, терять им было нечего.
─ Вот чаша, ─ снова облапил чашку Иловайский, ─ она проста, но ударь ее об пол, разбей, и она станет сложной… Помните, Моисеева Чаша… Моисей ─ фигура явно преувеличенная, ─ он гнул свое, ─ я античник. Уж извините, меня не проведешь. Моисею книжник Ездра величие придал в поздний период… Это доказано… У пророков периода Судей или Царств Моисей не упоминается, и вообще великие пророки его не упоминают, кроме Иеремии… да и то так, мимоходом. Культ Моисея возник в поздний период, при Неемии и Ездре… Ездра и написал Моисеево Пятикнижье и искусственно придал ему древний характер.
─ Ну что ж с того, ─ не выдержал Андрей Копосов, побледнев и волнуясь, ─ что с того… Вы, извините, неточно термин употребляете. Не «написал», а «записал». Я читал философский трактат, пытающийся унизить Пятикнижье, утверждая его позднее происхождение… Зачем же ломиться в открытую дверь? И патриархи не летопись. Там, например, упоминается, что Авраам пришел в область Дана, тогда как Дан появился на свет в четвертом после Авраама поколении, а область Дана появилась после выхода из Египта, то есть спустя еще много веков после патриархов. Ездра укрепил фигуру Моисея в момент исторического подобия, когда выходил из вавилонского угнетения, повторив выход из египетского угнетения. Это пример гениального подражания, которое в творчестве выше всего ставил Пушкин… Подражание великим образцам требует гораздо больше таланта, чем новаторство… Низшая стадия творчества есть эпигонство, затем новаторство, а затем ─ подражание великим образцам… Это классицизм… Величие Библии в подражании, в повторении Божьего… Может быть, гениальный подражатель Ездра по древним устным преданиям записал поэму в Пятикнижье Моисея и поставил ее во главе, на подобающее ей место, ибо правда поэзии выше правды истории… Я это не вычитал… Я это сам понял, а уж потом у Аристотеля вычитал и обрадовался, что подтвердилось. У Аристотеля сказано, что историка Геродота можно было бы переложить в стихи, и тем не менее они были бы историей, а не поэзией. Различие в том, что историк говорит о действительно случившемся, тогда как поэт ─ о том, что могло бы случиться. Поэтому поэзия философичней и серьезней истории. Поэзия говорит об общем, история ─ о единичном. Общее состоит в том, что следует делать и к чему стремиться, тогда как историческое частное говорит о том, что произошло и случилось… И библейское сотворение мира, вокруг которого тупоголовые попы спорят с научно-философскими краснобаями, есть поэма, не поддающаяся научному историческому анализу…
Так высказавшись, многословно и до болезни горла, Андрей тотчас понял, что хотел сказать то, в чем был убежден и во что верил без труда, но Иловайский возразит ему более умно и неопровержимо, согласно способности русских спорщиков говорить умней смысла своего. Но тут молчаливая домработница внесла подогретый самовар, к тому же вмешался шутник Белогрудов, красный от домашней наливки.
─ Молодежь, ─ сказал он весело, ─ чадо… Помните, ─ он засмеялся, ─ рцы мне, чадо, не растлил ли детства своего млакадою, не малакствуешь ли…
─ Рцы мне, чадо, ─ тут же подхватил всклокоченный интеллигент-хулиган Иловайский, ─ не мужеложествовал ли еси кого или ни тебя, не сблудил ли еси со женою…
─ Ну тебя, Гавриил, ─ глупо заморгав, покраснев, сказала Клавдия, ─ говоришь такое при молодежи…
─ Не попался ли со скотом или птицею, ─ совсем расшалился Иловайский.
─ Обрезание Христа иже на осьмой день плоти, ─ балованно говорил и старик Белогрудов, ─ на осьмой день обрезатися изволив, нашего рода ради спасения.
─ А помните пожар в церкви, ─ сказал Всесвятский, ─ на хорах загорелся ящик со свечными огарками… Духовник бегает с крестом, кричит: тушите, тушите… Потом пол загорелся…
─ А мы в кустах, ─ смеялся Белогрудов, ─ кто «дерьмо» кричит, кто «лови», кто «дурак»…
ebooksa