— Не расстреляли. Руки коротки. — Он выругался. — Мать-перемать, режут друг друга, а я за все должен отвечать.
Снова пауза. Молчим.
— Ну вот что, Дыбец. Я уже своему штабу объявил. Не поднимается у меня рука на такого старого революционера, как ты. Правда, ты ренегат, давно не анархист, и черт тебя знает, во что ты превратился. Но рука не поднимается. Я решил тебя освободить. Комендант!
— Я.
— Чтобы волос с его головы не упал, пока он находится на территории моих войск. Я тебя лично застрелю, если с ним что-нибудь случится. Повтори.
Комендант, запинаясь, повторяет:
— Лично вы меня застрелите, если с ним что-нибудь случится.
— Заруби это на носу. Ну, все. До свидания.
Подает мне руку. Что сделаешь? Протягиваю свою. Рукопожатие. Его штаб почтительно стоит, наблюдает эту сцену. Все они, кто с ним сюда вошел, обряжены в кавалерийскую форму с саблями, со шпорами. Махно тоже носил шпоры.
Спрашиваю:
— Что передать, если я выберусь к своим?
— Ничего не передавай. Десять раз вне закона объявляли. Не буду больше с большевиками работать.
— Что ж, тебе видней.
Этим встреча закончилась. Махно повернулся и вышел со своей свитой. Комендант остался в нашей горнице-тюряге, едва освещенной каганцом. Стоит бледный, чуть ли не полуживой. Не знает, как поступать дальше. Я говорю:
— Ты, парень, не журись, а пошли ординарца к Уралову с моей запиской. Дай клочок бумаги.
Пишу записку Уралову: Махно меня освободил, приходи и забери из арестного дома.
Не прошло и пятнадцати минут — явился Уралов. Я рассказал ему подробности. Комендант обрадовался, что может кому-то меня передать. Он, конечно, опасался, что сюда может ворваться какая-нибудь бесшабашная ватага и зарубит меня тут. А ответит он собственной головушкой.
Смотрю — Уралов не торопится. Мне хочется поскорей уйти, но он удерживает:
— Не спеши. Надо обождать.
И поглядывает на часы. Наконец говорит:
ebooksa