Речной бог

22
18
20
22
24
26
28
30

Она подлетела к нему, будто на крыльях, и он поднял ее на руки, как ребенка, поднял так высоко, что голова коснулась каменного потолка. Потом опустил, прижав к своей груди. Устроившись у него на руках, как в люльке, она потянулась ртом к его губам, и, казалось, они выпьют друг друга, так велика была их жажда.

Забытый, стоял я в углу усыпальницы. Хотя я устроил целый заговор и рисковал многим ради их встречи, не могу заставить себя описать чувства, нахлынувшие на меня, когда стал невольным свидетелем их счастья. Я считаю ревность самым низким из человеческих чувств. И хотя я любил госпожу Лостру так же, как и Тана, любовь эта не была любовью отца или брата. Я был евнухом, но в сердце моем жила любовь мужчины, безнадежная любовь, но от этого еще более горячая. Я не мог оставаться в пещере и смотреть на них и стал крадучись выбираться из усыпальницы, как выпоротый щенок. Но Тан заметил меня и прервал поцелуй, который, казалось, готов был погубить мою душу.

– Таита, не оставляй меня наедине с женой царя. Останься с нами и защити нас от ужасного искушения. Наша честь в опасности. Я не могу доверять себе. Ты должен остаться здесь и проследить за тем, чтобы я не опозорил жену фараона.

– Уходи! – закричала госпожа Лостра из его объятий. – Оставь нас одних. Я не желаю больше слушать ваши разговоры о чести и позоре. Нам так долго отказывали в нашей любви! Я не могу дожидаться, пока сбудется пророчество лабиринтов. Сейчас же оставь нас одних, милый Таита.

Я бросился из усыпальницы, как будто смерть гналась за мной. Я бы, наверное, бежал в пустыню и погиб в песчаной буре, найдя облегчение в смерти. Но я слишком большой трус, а потому позволил ветру загнать меня обратно. Спотыкаясь, дошел до поворота во входном коридоре, где ветер не бил в лицо, и опустился на каменный пол. Замотал голову платком, чтобы закрыть глаза и уши, однако даже рев бури в скалах не мог заглушить звуки, доносившиеся из усыпальницы.

Два дня буря ревела не умолкая. Часть этого времени я проспал, стараясь забыться, но всякий раз, когда я просыпался, снова слышал их, и звуки любви мучили меня. Может показаться странным, но я не испытывал подобного горя, когда моя госпожа делила постель с царем. Однако, с другой стороны, ничего странного в этом не было, так как старик ничего не значил для нее.

Теперь же я погрузился в новый мир пыток. Легкие вскрики, стоны и шепот разрывали мое сердце. Ритмические всхлипывания молодой женщины, в которых не было боли, казалось, вот-вот погубят меня. Громкий крик окончательного восторга обжигал сильнее, чем удар кастрационного ножа.

Наконец ветер постепенно затих, и его рев превратился в стон. Свет снаружи усилился, и я понял, что начинается третий день моего заточения в этой могиле. Я поднялся на ноги и окликнул влюбленных, не осмеливаясь войти во внутреннее помещение усыпальницы. Сначала никто не отвечал, а потом госпожа моя заговорила хриплым, изумленным голосом, словно эхо потустороннего мира, раздавшееся в пещере:

– Таита, это ты? Мне почудилось, будто я умерла во время бури и меня отнесло к западным полям рая.

Мы не могли долго оставаться в пещере, когда самум прошел. Царские охотники уже наверняка искали нас. Буря полностью оправдывала наше отсутствие: выживших участников охоты, без сомнения, разбросало по страшным безводным холмам на границе пустыни. Однако поисковый отряд не должен обнаружить нас в обществе Тана.

Мы с Таном едва успели обменяться парой слов за последние несколько дней, а нам нужно было многое обговорить. Стоя у входа в усыпальницу, мы торопливо обсуждали наши будущие действия.

Госпожа моя была тихой и спокойной. Раньше мне редко удавалось видеть ее такой. Она больше не была прежней неутомимой болтушкой и с какой-то новой значительностью стояла рядом с Таном, глядя ему в лицо. И напоминала мне жрицу, которая совершает богослужение перед статуей своего божества. Глаза не отрывались от его лица, она то и дело протягивала руку, чтобы коснуться и удостовериться, он ли стоит перед ней.

Когда Лостра касалась Тана, он замолкал, о чем бы ни говорил перед этим, и смотрел в ее темно-зеленые глаза. Мне приходилось окликать его, чтобы напомнить о незаконченных делах. Перед лицом такого обожания мои собственные чувства казались низкими и грязными. Я заставлял себя радоваться чужому счастью.

Наш разговор занял много времени, что вовсе не было благоразумным. Я обнял Тана на прощание и погнал нашего ослика из пещеры в рассеянное сияние, которое наполняло воздух, светившийся от тонкой желтой пыли. Госпожа моя задержалась внутри, и я подождал ее внизу, у подножия холма.

Оглянувшись, я увидел, как они вышли из пещеры. Остановились и долго смотрели друг на друга не прикасаясь, потом Тан повернулся и большими шагами поспешил прочь. Госпожа смотрела ему вслед, пока он не скрылся из виду, затем спустилась ко мне. Шла будто во сне.

Я помог ей взобраться в седло, и, когда поправлял подпругу, она наклонилась и взяла меня за руку.

– Благодарю тебя, – просто сказала Лостра.

– Я не стою твоей благодарности.

– Я – самое счастливое существо в мире. Все, что ты рассказал мне о любви, правда. Прошу тебя, порадуйся за меня, даже если… – Фраза осталась незаконченной, но я внезапно понял, что моя госпожа знает самые тайные мои чувства. И в своей великой радости печалится, что причинила мне боль. В этот миг мне казалось, что я любил ее больше, чем когда бы то ни было.

Я отвернулся и пошел вперед, ведя ослика в поводу. Мы направились к Нилу.