Искусство любить: Исследование природы любви

Форма псевдолюбви, которая нередко воспринимается (а еще чаще изображается в кинокартинах и романах) как "великая любовь", — это любовь-поклонение. Если человек не достиг уровня развития, на котором он обретает сознание собственного "я" благодаря продуктивной реализации своих возможностей, он имеет склонность обожествлять любимого. Будучи отчужден от своих собственных сил, он проецирует их на своего кумира, почитаемого как воплощение любви, света, блаженства; он теряет себя в любимом человеке, вместо того чтобы находить себя в нем. Поскольку обычно никакой человек не может в течение долгого времени жить согласно сверхожиданиям своего почитателя, то у последнего неминуемо наступает разочарование, возникает новый идол, иногда так происходит по многу раз. Что характерно для данного типа любви, так это сила и внезапность любовного переживания на начальном этапе. Любовь-поклонение часто описывается как истинная, великая любовь; но хотя она, казалось бы, должна свидетельствовать о глубине чувства, на самом деле такая всепоглощающая страсть обнаруживает лишь нищету духа и отчаяние поклоняющегося.

Другая псевдолюбовь может быть названа сентиментальной. Ее сущность в том, что чувство переживается только в воображении, а не в реальных отношениях с другим человеком. Наиболее широко распространенная форма этой любви — "заместительное" любовное удовлетворение, переживаемое потребителем песен, кинокартин и романов с мелодраматическими сюжетами. Все неосуществленные желания любви, единения и близости находят удовлетворение в поглощении такой продукции. Мужчина и женщина, которые в отношениях друг к другу не способны проникнуть сквозь стену отчужденности, бывают растроганы до слез, когда представляют себя участниками счастливой или роковой любовной истории, разыгрываемой на экране. Для многих пар это единственный способ пережить любовь — не реально, разумеется, а лишь в качестве ее зрителей. Как только они опускаются в мир действительных отношений, они становятся холодны и бездушны.

Другой вид сентиментальной любви — временная аберрация. Пара людей может жить трогательными воспоминаниями о своих прежних чувствах (забыв о том, что, когда это прошлое было настоящим, никакой любви они не ощущали), а также фантазиями о своей будущей любви. Как много помолвленных или молодоженов мечтают о некоем блаженстве, которое ожидает их якобы впереди, тогда как в данный момент они уже начинают скучать друг с другом! Эта тенденция совпадает с общей установкой, характерной для современного человека. Он живет в прошлом или в будущем, но не в настоящем. Он сентиментально вспоминает свое детство и свою мать или строит счастливые планы на завтра. Переживается ли любовь "заместительно", как фиктивное участие в переживаниях других людей, переносится ли она из настоящего в прошлое или в будущее, такие абстрактные и отчужденные формы любви служат лишь наркотиком, облегчающим боль реальности, одиночества и отчуждения.

Еще одно проявление невротической любви — нежелание замечать свои грехи и сосредоточенность на недостатках и слабостях "любимого" человека. Индивиды поступают в этом отношении так же, как группы, нации и религии. Они прекрасно видят даже маленькие слабости другого человека и, беспощадно обличая их, охотно закрывают глаза на свои собственные пороки. Если два человека делают это одновременно (как это часто и бывает), то их любовные отношения превращаются в пытку постоянного взаиморазоблачения. Если я властен, или нерешителен, или жаден, я нахожу эти качества в моем партнере и в зависимости от моего характера пытаюсь искоренить эти недостатки или наказать за них. Моя "половина" делает то же самое, и таким образом мы оба успешно обходим свои пороки и потому не предпринимаем никаких шагов, которые помогли бы нам в собственном совершенствовании.

Другая форма псевдолюбви — это проекция своих проблем на детей. Прежде всего это часто проявляется в самом желании иметь ребенка. Когда человек чувствует, что не в состоянии придать смысл собственной жизни, он старается обрести этот смысл в сыне или дочери. Но так можно ввергнуть в беду как самого себя, так и свое дитя. Себя — потому что проблема существования может быть разрешена каждым человеком только внутри самого себя, а не при помощи посредника; ребенка — потому что в родителях могут отсутствовать те качества, которые необходимы для его воспитания. Дети служат "компенсаторным" целям и тогда, когда встает вопрос о расторжении несчастливого брака. Главный аргумент родителей в такой ситуации — они, мол, не могут разойтись, чтобы не лишать ребенка благодеяний единой семьи. Однако на самом деле атмосфера напряженности и безрадостности в подобной семье более вредна для ребенка, чем открытый разрыв, который по крайней мере учит, что человек в состоянии посредством смелого решения изменить непереносимую ситуацию.

Следует упомянуть здесь еще одну часто встречающуюся иллюзию. Так же, как люди привыкли думать, что боли и печали надо избегать при любых обстоятельствах, так же они убеждены, что любовь означает полное отсутствие конфликтов. Они находят доводы в пользу этой идеи в том, что столкновения мнений, которые они видят вокруг, оказывают взаиморазрушительное действие и не несут ничего хорошего ни одной из сторон. На самом же деле для большинства людей стремление разрешить конфликт — это поиск путей к примирению, согласию в спорном вопросе. Конфликты между любимыми происходят из желания не скрыть что-то или свалить вину на другого, а, наоборот, разобраться в причинах несогласия, чтобы их устранить. Такие конфликты не разрушительны. Они ведут к взаимопониманию, рождают катарсис, из которого оба человека выходят обогащенными новым знанием и силой.

Итак, любовь возможна, только если два человека связаны друг с другом всем своим существованием. Только в этом и проявляется человеческий облик, жизнетворность, сила любви. Любовь, так переживаемая, — это постоянные риск, напряжение, состояние не расслабления, а движения, роста, сотрудничества; наличие гармонии или конфликта, радости или печали вторично, производно от главного: два человека чувствуют полноту своего существования, и в единстве друг с другом каждый из них обретает себя, а не теряет. Есть только одно доказательство наличия любви: глубина отношений, их жизненная сила, преображающая каждого из любящих. Это те плоды, по которым узнается любовь.

Автоматы не могут любить ни друг друга, ни Бога. Упадок любви к Богу достиг тех размеров, что и к человеку. Этот факт разительно противоречит мнению, что мы в данное время являемся свидетелями религиозного ренессанса. Ничего не может быть дальше от истины. Мы свидетели (даже несмотря на некоторые исключения) возврата к идолопоклонническому пониманию Бога и превращения любви к Богу в отчуждающее чувство. Люди тревожны, у них нет ни принципов, ни веры, они не видят для себя другой цели, кроме механического движения вперед; поэтому они продолжают оставаться детьми и надеяться, что, как когда-то мать или отец, кто-то придет к ним на помощь, когда эта помощь потребуется.

Конечно, в таких религиозных культурах, как средневековая, обычный человек тоже смотрел на Бога как на дающего помощь родителя. Но в то же время он принимал Бога всерьез в том смысле, что высшей целью человека была жизнь в согласии с Божьими заповедями; "спасение" составляло то высшее, чему были подчинены все другие действия. Ныне ничего такого не обнаруживается. Повседневная жизнь часто отделена от всех религиозных ценностей. Она посвящена борьбе за материальные блага и за успех на личном рынке. Принципы, на которых основаны наши светские усилия, — это принципы безразличия и эгоизма (последний часто величается "индивидуальной инициативой"). Человека истинно религиозных культур можно сравнить с ребенком лет восьми, который нуждается в отце-помощнике, но который все же старается самостоятельно применять его советы и принципы к своей жизни. Современный человек скорее похож на трехлетнего ребенка, который зовет на помощь отца, когда нуждается в нем, но которому вполне достаточно самого себя, когда он занят игрой.

С одной стороны, в детской зависимости от антропоморфного образа Бога без изменения жизни согласно Божьим заповедям мы ближе к примитивному племени идолопоклонников, чем к религиозной культуре средневековья. С другой стороны, наша религиозная ситуация обнаруживает черты, которые достаточно новы и характерны только для современного западного общества. Я могу сослаться на утверждения, сделанные в предыдущей части этой книги. Современный человек превратил себя в товар; он воспринимает свою жизненную энергию как инвестицию, от которой он желал бы получить как можно большую прибыль, учитывая свое положение на личном рынке. Он отчужден от себя, от своих ближних, от природы. Его главная цель — прибыльно обменяться своими умениями, знаниями и самим собой, своим "личным пакетом" с другими людьми, которые в равной мере стремятся к эквивалентному и прибыльному обмену. Жизнь для него не имеет иной цели, кроме цели куда-то двигаться, и иных принципов, кроме принципов честного обмена, иного удовольствия, кроме удовольствия потреблять.

Что может означать идея Бога в данных обстоятельствах? Она утратила свое первоначальное религиозное значение и превратилась в понятие, соответствующее отчужденной культуре успеха. В религиозном оживлении недавних времен вера в Бога превратилась в психологический прием, призванный способствовать лучшему приспособлению к конкурентной борьбе.

Религия приравнивается к самовнушению и психотерапии, способствующим деловому успеху. В 20-х гг. еще никто не взывал к Богу, чтобы "усовершенствовать свою личность". Бестселлер 1938 г. "Как находить друзей и влиять на людей" Д.Карнеги ограничился исключительно светским уровнем. Функция книги Д.Карнеги в то время была той же, что и нашего сегодняшнего бестселлера "Сила позитивного мышления" Р.Пила. В этой религиозной книге даже не ставится вопрос, находится ли доминирующая ныне заинтересованность в успехе в согласии с духом монотеистической религии. Напротив, эта высшая цель не подвергается сомнению, а вера и молитва рекомендуются как средства, способствующие достижению удачи. Так же как современные психиатры пекутся о счастье трудящихся, чтобы привлечь клиентуру, так некоторые священники пекутся о любви к Богу, чтобы самим оказаться более конкурентоспособными. "Сделай Бога своим партнером" — это скорее значит "сделай Бога своим напарником в бизнесе, чем воссоединись с ним в любви, справедливости и истине". Так как братская любовь заменена суетной ярмаркой, то Бог превратился в недосягаемого генерального директора акционерного общества Вселенной: ты знаешь, что он есть, что он руководит предприятием (хотя, вероятно, оно также могло бы управляться и без него); ты никогда не увидишь его, но ты признаешь его руководство, делая то, что тебе надлежит.

IV. Практика любви

Рассмотрев теоретический аспект искусства любить, мы сейчас стоим перед гораздо более трудной проблемой, обращенной к практике этого искусства. Трудность проблемы в том, что ныне большинство людей, а значит, и многие читатели этой книги ожидают, что им будут даны предписания, "как сделать это самому", в нашем случае это означает научиться любить. Боюсь, что всякий, кто приступает к этой последней главе с таким настроением, будет глубоко разочарован. Любовь — личное переживание, которое каждый может пережить только сам и в себе. В самом деле, вряд ли найдется хоть кто-то, кто не знает или не знал этого переживания хотя бы в малой степени в детстве, юности или в зрелом возрасте. Рассмотрение практики любви может сосредоточиться на предпосылках искусства любить и подступах к нему, а также на осуществлении этих предпосылок и подступов. Шаги к этой цели можно сделать только самостоятельно, а рассмотрение закончится прежде, чем будет сделан решительный шаг.

Практика любого искусства имеет определенные общие требования, прежде всего дисциплины. Я никогда ни в чем не достигну хороших результатов, если не буду исполнять свое дело упорядоченно; если я делаю что-то только, когда я "в настроении", это может быть приятным или забавным хобби, но я никогда не стану мастером в этом искусстве. Но проблема не исчерпывается дисциплиной только в практике какого-либо отдельного искусства (заниматься, скажем, определенное количество часов каждый день), но требует придерживаться порядка во всей собственной жизни. Можно подумать, что для современного человека нет ничего легче, чем этому научиться. Разве он не проводит ежедневно восемь часов на работе, которая подчинена строгому регламенту? Факт, однако, в том, что современный человек имеет чрезвычайно низкий самоконтроль за пределами рабочей сферы. Когда он не работает, ему хочется предаваться лени, ничего не делать или, выражаясь изящнее, "отдыхать". Само это желание безделья в значительной степени служит реакцией на однообразный жизненный шаблон. Из-за того, что человек пребывает в напряжении восемь часов в день, используя свою энергию не для своих собственных целей, не по своему усмотрению, а в предписанном для него ритме работы, он бунтует, и его бунт принимает форму детского потворства себе. К тому же в борьбе с авторитаризмом он становится недоверчив ко всякой дисциплине, ощущая ее как принуждение, приказание извне или сделанное самому себе по необходимости. Без такой упорядоченности, однако, жизнь становится расхлябанной, хаотичной и лишенной сосредоточенности.

Едва ли нужно доказывать, что сосредоточенность составляет необходимое условие для овладения искусством. Всякий, кто когда-либо пытался обучиться какому бы то ни было искусству, знает это. Сосредоточенность, однако, еще более редка в нашей культуре, чем самодисциплина. Напротив, наша культура ведет к ни с чем не сравнимой распыленности и беспорядочному образу жизни. Ты делаешь много вещей сразу: читаешь, слушаешь радио, говоришь, куришь, ешь, пьешь. Ты — потребитель с открытым ртом, готовый поглощать все — картины, напитки, знания. Это отсутствие сосредоточенности станет очевидным, если вспомнить, как трудно нам оставаться наедине с собой. Для большинства людей невозможно сидеть спокойно, не разговаривая, не куря, не читая, не выпивая. Они становятся нервными и взвинченными и должны что-то делать со своим ртом и своими руками. (Курение — один из симптомов такого отсутствия сосредоточенности, оно занимает руку, рот, глаза и нос.)

Еще одно условие овладения людьми искусством — терпение. Опять же всякий, кто когда-либо пытался чему-либо учиться, знает, что терпение необходимо, если вы хотите чего-то достичь. Если кто-то гонится за быстрыми результатами, он никогда не придет к успеху. Однако для современного человека терпение столь же трудно достижимо, как дисциплина и сосредоточенность. Наша современная индустриальная система содействует прямо противоположному — поспешности. Все машины предназначены для быстроты: автомобиль и самолет быстро переносят нас к месту назначения — и чем быстрее, тем лучше. Машина, которая может производить то же количество за половину времени, в 2 раза лучше старой и более медленной машины. Конечно, для этого существуют важные экономические причины. Но, как и во многих других отношениях, человеческие ценности стали определяться материальными факторами. Что хорошо для машины, должно быть хорошо и для человека — такова нынешняя логика. Современный человек думает, что он теряет время, когда не действует максимально быстро, однако он не знает, что затем делать с выигранным временем, кроме как убить его.

Последним условием обучения всякому искусству служит искренняя заинтересованность в обретении мастерства. Если искусство не есть для него предметом первой важности, ученик никогда не обучится ему. Он останется в лучшем случае хорошим дилетантом, но никогда не станет мастером. Это условие столь же необходимо в искусстве любви, как и в любом другом искусстве. Однако, по-видимому, в искусстве любви больше, чем в каком-либо другом, пропорция между мастерами и дилетантами нарушается в сторону последних. Наряду с общими условиями обучения всякому искусству следует уделить внимание еще одной частности. Искусству начинают учиться не впрямую, а как бы исподволь. Прежде чем приступить к нему самому, нужно научиться большому числу, казалось бы, далеких от конечного результата вещей. В столярном искусстве ученик первым делом учится строгать простую доску; юный пианист начинает с гамм; ученик в дзенском искусстве стрельбы из лука начинает с дыхательных упражнений. Если человек хочет стать мастером, этой цели должна быть подчинена вся его жизнь или, по крайней мере, вплотную с ней связана. Собственная личность становится тем инструментом в практике искусства, который нужно поддерживать в таком состоянии, чтобы он мог исполнять свои особые функции. В отношении искусства любви это означает, что тот, кто стремится стать подлинным мастером, должен начать с тренировки дисциплины, сосредоточенности, терпения во всех сферах жизни.

Наши деды были, казалось бы, гораздо лучше дисциплинированы, чем мы. Они рекомендовали вставать рано утром, не предаваться ненужным излишествам, упорно трудиться. Однако этот тип дисциплины имеет очевидные недостатки, так как чрезвычайно суров и авторитарен, сосредоточен на ценностях умеренности и бережливости, словом, во многих отношениях враждебен жизни. Как реакция на этот вид дисциплины возникла все усиливающаяся тенденция неприятия всякой дисциплины и потворства своим прихотям в качестве противовеса будничному шаблону, навязываемому нам в течение рабочего дня. Вставать в определенный час, посвящать определенное количество времени размышлениям, чтению, музыке, прогулке; не переедать и не перепивать, знать меру в чтении детективов и просмотрах кинобоевиков — вот несколько ясных и простых правил. Однако камень преткновения в том, что дисциплина не может проявиться под действием каких-то извне навязанных правил. Надо, чтобы она стала выражением собственной воли человека, воспринималась как что-то естественное, даже приятное, а для этого надо постепенно себя к ней приучать. Один из неудачных аспектов нашей западной концепции дисциплины (как и всякой добродетели) отражает мнение, что ее соблюдение должно быть чем-то мучительным. Восток же давно осознал, что то, что хорошо для человека — для его тела и духа, должно быть приятным, хотя бы вначале и пришлось преодолеть некоторые препятствия.

Сосредоточенность еще более трудно достижима в нашей культуре, где все, кажется, направлено против этого качества. Самое главное — научиться оставаться наедине с собой, без чтения, слушания радио, курения и т. д. Да, это умение есть необходимым условием способности любить. Если я привязан к другому человеку, потому что не могу стоять на собственных ногах, то он или она могут быть моим спасением в жизни, но это не будет отношениями любви.