– Да, очень возможно, – ответил генерал.
Словно что сильно ударило её сердце. Она подняла к нему лицо, и в глазах её и в голосе были слёзы:
– Папа, поиграем в шахматы… мы давно-давно не играли.
Вечером, уходя спать, она вдруг – неизвестно почему – сказала:
– Мама, давайте прогоним Полину навсегда из «Услады». Довольно нам её творчества.
Несколько дней спустя она вынула футляр с мальцевскими изумрудами и долго смотрела на них, на тёмно-зелёные, таинственные, светящиеся камни.
«Любовь и счастье! – думала она. – Какая иллюзия! Какая скоропреходящая иллюзия! Ушла, и невозможно ухватиться даже за её тень, за клочок даже тени, всё исчезает, тает, не выносит человеческого прикосновения. Вот и я – я плакала, я болела, я металась, я молилась, я умирала – и всё же я больше не увидела Жоржа, даже на миг, даже во сне. Как положительно он ушёл от меня! Остался только звук – его имя – да эти камни. Почему я не могла ни разу, на миг увидеть его во сне? Я думала о нём и только о нём все эти часы, дни и недели после разлуки – и даже во сне мне не было дано видеть его хотя бы раз. И это – какая малость! Но и этого не помогла осуществить моя любовь. Как окончательно, как бесповоротно оставила меня иллюзия счастья!»
Были сумерки. Из круглой гостиной доносились звуки фуги Баха. Волною они приближались и удалялись, укачивая мысли, успокаивая, относя их в печальную вечность.
Мила спустилась в гостиную. Незамеченная, постояла на пороге, глядя, как тётя Анна Валериановна играла на рояле.
– Вот мальцевские изумруды, – сказала Мила, приближаясь, в протянутой руке держа белый футляр. – Мы забыли о них. Отдайте куда-нибудь. Мне не нужно.
Анна Валериановна взяла их и, положив около на стул, снова продолжала играть. Казалось, не рояль, её прекрасные руки создавали музыку, не прикасаясь даже к нему. Чистые, целомудренные, возвышенные, таинственные фуги! Если есть межпланетная музыка, если в ней заключён закон гармонических движений планет, та музыка должна быть именно такою. Но от неё, казалось, подымался запах ладана. Казалось, жизнь – это только сумерки, покой и вечер. О, покой, покой!
– Только сегодня… только сейчас я поняла и полюбила музыку Баха! – тихо сказала Мила.
Глава XXIV
Они недолго наслаждались восстановившимся в «Усладе» покоем: 14 августа была объявлена война. Это значило, что и отец и братья Милы уйдут на фронт.
Генерал Головин был призван немедленно, и его дивизия одной из первых приняла участие в сражениях.
В неделю генерал должен был привести дела в порядок, всем распорядиться и покинуть семью, дом и город. В день отъезда в «Усладе», на дому, служили торжественный напутственный молебен. Оба сына также приехали проститься перед отправлением на поля сражений.
Молебен служили в большом парадном зале, и все домочадцы и слуги «Услады» присутствовали и молились вместе с господами.
Первыми подошли ко кресту генерал и его денщик – они вместе уходили на фронт. Священник благословил обоих, окропив их святой водой. Затем ко кресту подошли сыновья, генеральша, тётя Анна Валериановна, Мила, а затем и прислуга в порядке старшинства.
За молебном последовал торжественный поздний завтрак, где присутствовала исключительно только семья.
Перед отъездом генерал обратился «со словом» к семье: