Директриса фыркнула:
– Спасибо, что не сказали «добывает».
– Ну, полагаю, это было бы слишком, – сказал Брунетти, – учитывая то, кем я работаю. – Он позволил себе улыбнуться. – Контесса дает библиотеке и деньги? – спросил он, не утруждая себя упоминанием имени графини.
– Сто тысяч евро в год.
Морозини-Альбани? Когда Брунетти оправился от изумления настолько, что снова смог говорить, он спросил:
– И насколько это важно для вас?
– Мы ежегодно получаем что-то из городской казны, и от региона, и от центральных властей, но этих денег хватает лишь на текущие расходы. А средства спонсоров идут на приобретение и реставрацию фолиантов.
– Вы сказали, что контесса передала библиотеке книги. Их было много?
Директриса отвернулась, словно ее задел этот вопрос, но не нашла ничего подходящего для разглядывания и снова посмотрела на Брунетти.
– Да, это было очень щедрое пожертвование. Уверена, за ним стояла именно графиня. Ее супруг был… Морозини-Альбани.
После паузы она добавила:
– Контесса пообещала передать нам всю свою библиотеку. – Дотторесса немного помолчала и продолжила почти шепотом: – Ее семья была в числе первых покровителей Альда Мануция[30].
Она хотела сказать что-то еще, но осеклась. Суеверие? Если раньше времени расскажешь о чем-то, это не произойдет и библиотека лишится множества ценнейших фолиантов, выпущенных в свет величайшим книгопечатником в городе, славившемся своими издательствами и типографиями…
Во времена, когда Брунетти был еще нерадивым школьником и не хотел по утрам вставать с постели, мать обычно говорила, что новый день наверняка приготовил для него приятный сюрприз. Конечно, она не имела в виду столь щедрых подарков, какой собирались преподнести библиотеке Мерула Морозини-Альбани, но в целом оказалась права.
– Не тревожьтесь, дотторесса. Я никому об этом не расскажу.
Она с облегчением выдохнула.
– У них весьма обширная… коллекция. – И она решила пояснить, что имела в виду, когда упомянула о покойном графе: – Контесса – единственный человек в этой семье, который понимает реальную ценность таких книг и дорожит ими. Понятия не имею, где она почерпнула эти знания – у меня так и не хватило смелости спросить ее об этом, – но она очень много знает о старинных изданиях, и о книгопечатании, и о консервации книг.
Директриса развела руками, желая показать широту талантов контессы, и ненадолго умолкла, словно прикидывая, стоит ли продолжать.
– Я не раз спрашивала у нее совета, когда речь шла о сохранении книги. – И с воодушевлением, которое комиссар нередко замечал у истинных ученых, добавила: – У контессы настоящий дар. Она чувствует книгу!
– Чувствует? – переспросил он.