Недалекое будущее. Череда событий свела вместе несколько сотрудников Центра Развития Технологий ради решения проблемы, возникшей из-за неожиданно появившегося гостя. Одно лишь его присутствие может привести не только к переосмыслению всех научных работ, но и к появлению иного взгляда на человеческую жизнь.
Никита Чирков
Мы лучше
1
И вот он снова здесь, в месте, которое объединяет прошлое и настоящее, каким‑то необъяснимым образом оголяя абсолютно все чувства, будь то хорошие или плохие, но не оставляя возможности сохранять нейтралитет. Итан сидит на скамейке из дерева и металлических опор, со спинкой и двумя подлокотниками – простая конструкция на небольшом куске земли. Иногда ему бывает интересно: был бы подобный эффект, напоминающий водоворот с полной потерей контроля над мироощущением и чувствами, если бы он приходил сюда не к конкретному человеку, а просто так, позволяя додумывать истории людей, чьи имена и, зачастую, фотографии он видит над датой рождения и смерти. Кладбище было странным местом, определить окончательное отношение к которому, даже за долгие пятнадцать лет, так у него и не получилось.
Все эти годы он приходит в одно и то же место, к одной и той же могиле, с именем его младшей сестры – Валентины Майерс. Казалось бы, его любовь к ней вновь должна пробуждаться приятными воспоминаниями, но с другой стороны, куда более личной, никому не известной стороны, противоположной всему хорошему, связывающему их двоих, он с болью признается, что не хочет сюда больше приходить. А все потому, что вместе со счастливыми воспоминаниями о его маленькой сестре всегда дают знать о себе иные, куда менее приятные события прошлого, ненависть к которым не раз затмевала любовь.
Он старался, правда старался, и убеждал себя не раз, смотреть на мир куда оптимистичнее, игнорируя то, что он помнил об их родителях, прилично давно покинувших этот мир. Валентина, к его искреннему счастью, не знает, как отец и мать конфликтовали не только по поводу воспитания детей, но и по вопросам своих личных жизненных путей… И это в возрасте, приближающемся к сорока годам… Мама хотела, чтобы муж, спустя столько лет, имея двух детей, наконец перестал быть мечтателем и поменял работу в благотворительных организациях на пусть и менее благородную, но куда более стабильно оплачиваемую. Она устраивала истерики, сокрушаясь о том, что вышла замуж не за того мужчину, а после позорно исчезала из семьи на недели. Она не могла жить с тем, кто неспособен правильно расстанавливать приоритеты, тратя все время не на родных детей и жену, а на несчастных и немощных людей, которые были для него большей семьей, чем настоящая… Что было само по себе лицемерно, ведь стоило отцу притронуться к бутылке, так вся филантропность и эмпатия заменялись ревностью и гневом, самобичеванием и разочарованием… Кулаки, крики – настоящая война в четырех стенах между двумя сторонами, не видевшими своего счастья прямо под ногами. Все закончилась тем, что дети остались сиротами, толком не успев познать семейного счастья. В порыве гнева муж лишил жизни жену. После впал в депрессию, отчего его, изначально долгий срок в тюрьме закончился преждевременно из‑за успешного выполнения наказания собственными руками, равносильного преступлению. Итану Майерсу тогда было всего пятнадцать лет, в то время как его сестре – одиннадцать.
Но сегодня он пришел не из‑за желания успокоить совесть, не раз заставляющую его неразрывно связывать факт непосещения могилы с неуважением к памяти его сестры, хотя, казалось бы, совершенно неважно, как часто, и бывает ли он вообще здесь, ведь не проходит ни одного дня, когда бы он не вспомнил свою маленькую родную сестру. Ему не хватало ее голоса, пусть наивного и детского, но такого чистого, преисполненного нотами добра и любви к старшему брату, заботившемуся о ней, несмотря на загруженность учебой. Он скучал по ее взгляду, словно видевшему все и всех насквозь, за которым так же пряталась мысль, услышать которую всегда было в радость. Ему не хватало того неопровержимого знания о том, что она рядом, как и возможности обмолвиться переживаниями или радостями в любое время, обсудить все, что только возможно, и быть честным, как ни с кем другим. Воспоминания, какими бы реальными и явственными они ни были, зачастую легко перепутать с грезами, где все возводится в абсолют. Сегодня он пришел практически перед восходом солнца, потому что ему не хватает ее как никогда ранее, ведь сегодняшний день не просто может, он должен изменить всю его жизнь.
– Здравствуй, – с трудом выдавил из себя Итан, хоть и сидел здесь уже около часа, но с чего‑то надо было начать, и он выбрал путь наименьшего сопротивления, позволяя себе отдаться эмоциям, игнорируя тот, не отпускающий, болезненный факт, что он так и не простился с ней. Здороваться ему попросту не было нужды, ведь она всегда была с ним, в его памяти и сердце, и говорил он сейчас все же не камню, а ее образу.
– Прости меня, – тяжесть в голосе была сравнима с болью в горле и самом сердце, причиной чего было бесконечное чувство вины перед ней, – хотя, знаешь, я уверен, будь ты еще жива, то мне не потребовалось даже просить этого, ты и так бы поняла меня… Не позволила бы жить с чувством вины, а просто проявила бы все свои лучшие качества, заботясь обо мне, даже если бы я этого не просил. Наверное, именно поэтому я, в какой‑то степени, даже рад, что всегда буду чувствовать себя виноватым перед тобой… это постоянно мне напоминает, каким прекрасным человеком ты была. Это позволяет мне помнить тебя каждый день. – Он машинально осмотрелся вокруг, будто бы боясь, что кто‑то увидит его в такой личный момент, но никого не было, – извини за болтовню… Я здесь не из‑за этого, – он задумался, как бы избежать демагогии, но сейчас был не тот момент, когда это ему удалось, и, по вполне понятным причинам, из него просто вырвалось, – мне страшно… Сегодня такой важный день, к которому я очень долго готовился, очень много работал и привлек много людей, для реализации совершенно нового… – он замолчал, – когда ты умирала, месяц за месяцем, в больничной палате, даже лучшие врачи, предоставленные ЦРТ, не смогли найти лечение. И… прости что меня не было с тобой в тот последний день… Все это было тяжелым временем для меня, но… знаешь, я привык к горю, не в последнюю очередь благодаря нашим родителям, которых мы не заслуживали, уж ты‑то точно нет, ты заслуживаешь лишь лучшего. Я тогда до последнего игнорировал возможность твоей смерти… не верил, это было бы несправедливо… Но это случилось, и, знаешь, я не могу позволить этому случиться просто так, не могу… никогда не мог допустить этой мысли. Ты не заслуживаешь такой судьбы, и я не позволял себе сломаться, как бы тяжело мне не было, я делал все ради доказательства, что твоя смерть не была бессмысленна.
Итан практически плакал, говоря с трудом, чувствуя, как всё накопленное за месяцы и годы выходит наружу, и почему‑то, за приятным облегчением, сразу шло жгучее разочарование, но уже не в себе, а в тех, кто должны были заботиться о дочери и сыне, ставя своих детей выше распрей. Данное отношение, не раз граничащее с ненавистью, почти всегда было с ним. Он даже не помнит, когда впервые это пришло, хотя, не сложно было догадаться, откуда росли корни. Он ни разу не навестил их могилы, как и вряд ли кто‑то вообще, хоть когда‑то. Родственников больше не было, родители матери, его бабушка и дедушка, умерли давно, он их и не помнит. По отцовской линии ему никто не известен и, раз еще тогда, давно, никто не появился на пороге, значит, для него их нет, какая бы не была на то причина, результата это не меняет. И вот снова мысли о семье настигли его, и, как бы не трудился он над обещанием самому себе не думать о матери и отце, рано или поздно в его голове они все же появлялись, словно злокачественная опухоль, готовая дать метастазы.
Еще какое‑то время он провел у ее могилы, не чувствуя никакой привязанности к месту, но все равно собственноручно протер могильный камень, не брезгуя использовать для этого рукав рабочей куртки. В очередной раз в его голове возникла мысль, как было бы удобнее подобные разговоры проводить дома, где так же есть ее фотография. А с учетом того, что он ставит память о ней выше ее места погребения, подобное не должно было быть проблемой…
2
Она ждала его у входа в зал заседаний, куда уже прибыли представители министерства обороны, дабы увидеть новые разработки в области робототехники, с последующим заказом тех или иных моделей, подходящих для нужд, куда чаще обусловленных политикой государства, понимание которой от них не требовалось.
Миронова Майя отлично знала, где находится ее коллега, с которым она не просто сотрудничала, а также дружила, хоть они и были крайне непохожи, как в рабочем вопросе, так и в личном. Но именно ее прямота, практичность мышления и приземленность были отличным противовесом зачастую непростого характера гениального программиста, у которого нет ничего кроме работы, не теряющего ни одного шанса сделать шаг за допустимые границы, вечно лезущего на рожон, и чья инициативность не раз ставила его карьеру под удар. Майя быстро смогла сработаться с ним, в частности, в роли руководителя технического отдела разработок, создавая те самые роботизированные машины, программное обеспечение к которым и создавал отдел Итана под его руководством. Она быстро нашла общий язык с человеком высокой должности, у которого дипломатия была не сильной стороной, но которую так отлично смогла компенсировать Майя – единственная дочь, выросшая в окружении трех старших братьев, воспитанных родителями рабочего класса, являющихся приверженцами дисциплины и ответственности, которую они и передали своим детям. Она с ранних лет могла постоять за себя, причем касалось это не только силы ума и непробиваемости характера – вопреки приятной внешности, умелый взгляд, оценив ее с ног до головы, точно заметит неплохую физическую подготовку, которая нисколько не навредила при этой скромной, но естественной красоте. Она с ранних лет поняла и научилась использовать свои сильные стороны, всегда ставя у руля ум и умение договариваться. Майя прекрасно адаптировалась в любом окружении, умея находить слабые и сильные стороны людей. Подобное она рано научилась использовать, хоть и не позволяла никому смотреть на нее свысока в открытой форме и давать себя в обиду – это было первое, от чего ее отучили в детстве надоедливые старшие братья, доказывать которым свою самостоятельность она начинала с ранних лет. Дочь явно пошла в отца: прямого и самодостаточного человека, не позволяющего себе отвлекаться на мелочи. Майю учили всегда быть честной с собой и окружающими, что не мешало, как оказалось, позволять себе невинную артистичную надменность, но лишь в те моменты, когда она была уверена в их пользе или безопасности.
С Итаном было иначе: на него она никогда не смотрела свысока, в целом, это было бы сложно, зная его, зачастую, упрямый, но все же взрослый характер. Ей нравилось в нем то, насколько их различия делали их ровней.
– Они уже здесь? – Уверенно бросил он, подходя к Майе.
– Да. Ты вот‑вот и опоздал бы, за что похвалу бы точно не услышал.
– Я бы пережил. Главное, чтобы выслушали и приняли выгодное для нас решение, а то мне кажется, что мы движемся в никуда, а это порядком надоедать начинает.
– Вот только при них так не драматизируй, пожалуйста, – он было хотел что‑то ей возразить, но все силы ушли на успокоение собственных нервов. Она улыбнулась в ответ и указала рукой в сторону двери слева от нее, пуская его идти первым.
Сделав вдох, Итан открыл дверь, используя сенсорную панель справа, и, преисполненный уверенностью, вошел в зал для переговоров, стараясь не думать о том, какие люди будут сидеть перед ним, а попросту акцентировать все свое внимание на том, что он хочет предложить гостям, несмотря на совершенно иную цель их пребывания здесь. Итан поздоровался со всеми, получив ответную взаимность, не выходящую за правила приличия, после чего он встал напротив них, оставив позади себя пока что пустой экран. Майя так же поздоровалась со всеми и, до момента как Итан взял первое слово, заняла позицию чуть позади него, по правую руку, как бы поглядывая на все со стороны.
ebooksa