Раздав всем в баре за отсутствие мозгов, начинаю расспрашивать, что здесь делала Люба.
— Она сначала вас искала, Мурад Аскарович, а потом села бои смотреть. Как раз вышел это урод недоделанный…
— Рот закрой! Это вы тут уроды тупые! Взрослые мужики, которые не в состоянии отличить ложь от правды!
Опускают свои избитые лица в пол.
— Дальше!
— А потом Гвоздя начали месить. Он даже не сразу лёг, а тоже смог пару раз тому в челюсть зарядить. Потом удача от него отвернулась и стал грушей. Люба ваша соскочила и чуть ли не на ринг кинулась. Мы её удержать пытались, но она, как дикая, почти закрыла Гвоздя собой. Тот уже, к тому же, отключился. Мы её трогать не стали, так как она ваша…
— Дальше!
— Толпа возмущённо орала, но мы надеялись, что бои будут продолжаться, но Люба начала вызывать скорую и наши постоянные начали линять, чтобы не палиться. Мы пытались её вразумить, но она сказала, что всех порешает, если к Гвоздю хоть пальцем прикоснёмся.
Хмыкаю, узнавая свою девочку. Моя воительница. Думаю о неё с теплотой, запоздало вспоминая, что между нами всё кончено.
На следующий день сразу еду в больницу к Гвоздю. Воробей докладывал, что тот ещё вечером пришёл в себя. Врачи сказали жить будет и через пару недель пойдёт на поправку. Камикадзе малолетний.
— Очнулся? Рембо херов, — приветствую его, заходя в палату.
Гвоздь морщится, пытаясь пошевелится.
— Можешь не стараться. Сломаны рёбра.
Умалчиваю, что помимо рёбер там полный набор. Нос, сотрясение и правая кисть. Он кивает, снова падая на подушки.
— Простите меня, Мурад Аскарович… Я думал, что выстою…
— Потом поговорим, когда не будешь вызывать жалость, — отвечаю нехотя.
— Только не говорите, что мне больше нельзя приходить в бар…
— Ну в таком виде уж точно!
Тот снова пытается соскочить, но морщится от боли.
— Не выгоняйте… — просит он.