— Я, вообще-то, всегда был в отца. — Юра пожал плечами. — Но тебе, наверное, виднее. А волосы у меня тоже вьются, поэтому обычно стригусь коротко. — Он задумчиво подёргал себя за хохолок на затылке. — Кстати, нужно сходить к парикмахеру…
Володя посмотрел на Юру, представляя его лицо в обрамлении кудряшек.
— Лучше, наоборот, отпусти ещё длиннее. Уверен, что тебе пойдёт.
Юра усмехнулся и покачал головой:
— Да ну.
Володя не стал спорить.
— Что ты хочешь повесить сюда? — спросил он, указывая на свободное место.
— Есть надежда раздобыть ещё одну его фотографию. Эту я с таким трудом достал. Еле выпросил в консерватории, где дед работал.
— Ты молодец, замечательная фотография!
Юра кивнул. Они опять замолчали. Стремясь заполнить чем-то эту тишину, Володя подошёл к патефону и принялся рассматривать виниловые пластинки. Хотел спросить, можно ли включить, но Юра неожиданно тихо сказал Володе в спину:
— Знаешь, я каким-то сентиментальным стал, — и вдруг хохотнул. — Старею, наверное.
— Стареешь? Вот ещё! — Володя повернулся к нему. — А в чём твоя сентиментальность проявляется?
— Стремлюсь закрыть моральные долги. В последнее время часто думаю, вспоминаю, что и кому обещал. Тебе вот вернул долг — пришёл под иву.
— Но это же хорошее дело. Не понимаю, при чём тут старость?
— Да пошутил я насчёт старости. Просто появилось чувство, будто жизнь остановилась и никакого будущего нет, только прошлое. Раньше было как у всех — на эмоциях кому-то что-то пообещал и благополучно забыл. А в последнее время я специально стараюсь вспомнить что-то такое. Не знаю даже, зачем мне это нужно.
— Ты сказал, остался один долг, — произнёс Володя, приблизившись к нему. — Какой? Перед кем?
— Не знаю. Перед бабкой, наверное. Скорее всего, перед ней. Она уже давным-давно умерла, плюнуть бы на всё это, но не получается.
Юра попытался налить себе ещё рома, но Володя остановил его:
— Притормози-ка.
Юра послушался, отставил бутылку, но тут же достал из ящика стола пепельницу и сигареты.