Эта композиция не была исключительно фортепианной — в ней звучали ещё и электрогитара, бас и барабаны. Насквозь пронизанная нежной грустью, мелодия пробуждала воспоминания об их юности. В ней слышались вкрапления какого-то очень знакомого, но давно забытого мотива — должно быть, Юра играл ему нечто подобное в «Ласточке». Володя не разбирался в психологии музыки, но в ней разбирался Юра. В его истории чувствовался плеск реки, шелест ивовых веток, шипение радиоволн. Юрина мелодия рисовала в Володином воображении самые сладкие моменты их юности: нега в тени ивы, заводь с кувшинками, старый театр.
Володя повернулся к окну и устремил взгляд на заснеженный двор — через пролесок и пересохшую реку посмотрел на флагшток. Когда-то там было так красиво, но теперь не осталось ничего.
Он вздохнул. Да, они с Юрой воссоединились спустя двадцать лет. Но как можно радоваться, если все эти годы упущены? Ведь уже не вернуть тех летних дней, не вернуть двух главных героев Юриной истории, не отстроить заново тот самый лагерь, даже беседку романтиков не восстановить — ещё в прошлом году Володя распорядился снести её руины.
Когда он слушал первый трек, то напрягал голову и слух, заставляя себя искать голоса главных героев и внимательно следить за сюжетом. Но вторая композиция того не требовала — история сама собой вырисовывалась в его воображении. И сюжет — не выдумка, а одно конкретное воспоминание.
Сколько раз Володя мечтал о том, чтобы это воспоминание ему приснилось. Потому что во сне всё кажется настоящим и реальным, и Володя хотел заново пережить тот момент.
Последние дни в «Ласточке», ещё до того, как их застукала Маша. Безлюдная дорога к лодочной станции. Влажный запах дубового леса, терпкий и грибной.
Солнечные лучи, рваными кляксами пробивающиеся сквозь листву, пятнами устилали каменные ступени, ведущие к реке. У Володи в кармане шорт позвякивали ключи от станции. Юрка бежал впереди — он так спешил скорее добраться до лодки, подгонял Володю, чтобы поторопился, ведь дневной отбой такой недолгий, а они хотели успеть так много.
Сквозь года Володя помнил лишь Юркину широкую улыбку и звонкий смех, но лицо было нечётким, будто подёрнутое дымкой. Зато Володя отчётливо слышал зовущий голос:
— Ну что ты там застрял?! Давай быстрее! — подгонял Юрка, протягивая ему руку.
А Володя стоял на верхней ступеньке и просто смотрел. Юрка снова криво повязал красный галстук и не заправил футболку в шорты. На предплечье — синяк, на колене — новая ссадина. Когда только успел?
И именно этот момент так ярко отпечатался в памяти, ведь именно в ту секунду Володя понял, что поселившееся в нём чувство — бесповоротно. Что его невозможно отрицать, что от него никуда не деться. Что оно — навсегда и будет с ним до конца жизни. Он отчётливо помнил, как испугался, но тут же понял, что на самом деле его страх — ничтожный, а любовь — огромная. И сокрушительная. А сокрушить она могла не только страх, но и его самого. Но сейчас Володя отказывался думать об опасности, ведь он слышал звонкий смех и смотрел на такого Юрку. На своего Юрочку — лучшего, талантливого, красивого. Любимого.
Володя написал Юре в офлайн: «Твоя вторая композиция невероятно красивая. Не представляю, каково тебе было её писать, но слушать её очень больно».
Юра ответил ему заполночь:
«Я не понял, так она тебе понравилась или нет?»
«Очень, Юрочка, она мне очень понравилась».
«Когда я приеду, мы послушаем её вместе, и ты расскажешь, почему тебе стало больно».
«Я и так скажу: потому что мы потеряли много времени. И продолжаем его терять. Когда ты приедешь? Прошло почти два месяца, я понимаю, что осталось уже не так много времени — меньше месяца. Но я безумно устал ждать».
«Я тоже очень устал. И соскучился».
Юра прислал грустный смайлик и продолжил что-то печатать:
«Но придётся подождать ещё месяц или дольше…»