Виннету. Сын вождя

22
18
20
22
24
26
28
30

Я не мог понять мистера Генри – он вдруг совершенно изменился. Этого одиночку понесло в салун! Лицо его совсем изменилось, а голос звучал радостно и звонко. Слово «экзамен» поразило меня, хотя в данном случае оно, скорее всего, ничего особенного не означало.

С этого дня он стал ежедневно наведываться ко мне и общался со мной так, будто я был для него самый дорогой друг. При этом он не забывал в определенный момент сбить мою спесь тем самым роковым словом «гринхорн».

Удивительно, но в то же самое время изменилось отношение ко мне всей семьи, приютившей меня. Родители стали более внимательными, дети – более ласковыми. Не раз я ловил тайно обращенные на меня взгляды, однако не мог ничего понять, – казалось, они выражали и любовь и сожаление одновременно.

Приблизительно через три недели после нашего странного посещения геодезической конторы хозяйка попросила меня остаться на ужин дома, хотя мои планы были совершенно другими. Она мотивировала это тем, что придет мистер Генри, а также еще два джентльмена, один из которых – Сэм Хокенс, знаменитый вестмен. Мне, гринхорну, его имя ничего не говорило, хотя я был не прочь познакомиться с настоящим, да еще и прославленным вестменом.

Здесь я был свой, поэтому, не дожидаясь удара гонга, заглянул в столовую раньше. С удивлением я заметил, что стол накрыт по-праздничному. Пятилетняя малышка Эмми, оказавшаяся без присмотра, выуживала пальчиками ягоды из фруктового компота. Как только я вошел, она моментально отдернула ручку и тут же вытерла ее о свои светлые волосы. Я погрозил ей, а она тотчас подскочила ко мне и со смехом начала что-то шептать на ухо. Желая загладить вину, девчушка выболтала мне заветный секрет, от которого, похоже, щемило ее сердечко. Сначала мне показалось, что я ослышался, но она несколько раз повторила одни и те же слова: «Ваши проводы, ваши проводы, ваш прощальный ужин».

Мой прощальный ужин?! Что за детская фантазия, возникшая, вероятно, из-за какого-то недоразумения?! Я лишь усмехнулся. Но тут из прихожей послышались голоса. Пришли гости, и я отправился их встречать.

Все трое появились одновременно; позже я узнал, что они так сговорились. Генри сперва представил меня мистеру Блэку, несколько неуклюжему на вид молодому человеку, потом – Сэму Хокенсу, вестмену.

Живой настоящий вестмен! Думаю, что вид у меня был не очень, когда я уставился на него, словно баран на новые ворота. Такого человека я прежде никогда не видел, хотя впоследствии мне доводилось познакомиться с не менее замечательными людьми. Кстати, удивляться было чему! Мало того что сама внешность охотника приковывала внимание, впечатление усиливалось еще и тем, что он стоял в приемной так, будто находился в прерии: в шляпе и с длинным ружьем наперевес!

Зрелище впечатляющее: из-под уныло свисающих полей фетровой шляпы, бог ее знает какого возраста, цвета и формы, среди леса спутанных темных волос торчал устрашающих размеров нос, вполне способный заменить стре́лку солнечных часов. На фоне сплошной бороды, кроме носа, можно было разглядеть лишь пару маленьких, умных и чрезвычайно подвижных глазок, сверкавших неподдельным лукавством. Он рассматривал меня так же внимательно, как и я его. Причину такого внимания с его стороны я узнал позже.

Его туловище облачала старая, сшитая из козьей шкуры куртка, доходившая ему до самых колен. Куртка была явно с чужого плеча: этот маленький человечек выглядел в ней, как ребенок, шутки ради впрыгнувший в дедушкин халат. Из-под куртки торчали две тощие серпообразные ноги, на которых болтались кожаные леггины[10], обшитые бахромой; из них владелец, похоже, вырос лет двадцать назад. А в его невероятных размеров индейских мокасинах[11], кажется, мог целиком поместиться и он сам.

В руке знаменитый вестмен держал ружье, прикоснуться к которому я не решился бы за все золото мира. Оно скорее напоминало дубину, нежели огнестрельное оружие. В тот момент нельзя было придумать лучшей карикатуры на охотника прерий, однако вскоре я смог полностью оценить его незаурядность.

Внимательно разглядев меня, он тонким, почти детским голосом обратился к ружейному мастеру:

– Это и есть тот юный гринхорн, о котором вы рассказывали, мистер Генри?

Тот кивнул.

– Ладно! Мне он даже нравится! Надеюсь, Сэм Хокенс ему тоже будет по нутру!

Со своеобразным смехом, который я услышу еще тысячу раз, он повернулся к открывшейся в тот момент двери. Вошли хозяин и хозяйка, и из того, как они поздоровались с ним, можно было заключить, что они встречались и раньше. Затем хозяева пригласили нас в столовую.

Мы последовали приглашению, при этом Сэм почему-то не стал раздеваться. Только когда мы сели, он пояснил, указывая на свое старомодное ружье:

– Настоящий вестмен никогда не бросит свою хлопушку, тем более я – свою старушку Лидди! Я повешу ее вот сюда, на розетку от гардин.

Итак, свое ружье он величал Лидди! Позже я узнал, что у многих вестменов вошло в моду давать имена оружию и обращаться с ним как с живым существом. Повесив ружье, Хокенс решил сделать то же самое со своей замечательной шляпой. Он снял ее, и… К моему великому ужасу, в ней остались все его волосы! Кроваво-красный, полностью лишенный растительности череп охотника мог напугать любого! Наша хозяйка громко вскрикнула, а дети завизжали, как только могли. На это Сэм спокойно повернулся к ним и как ни в чем не бывало сказал, перемежая речь своим особым смехом:

– Не пугайтесь, господа! Что тут такого? С честью и полным правом, которое не посмел бы оспорить ни один адвокат, я с детства носил собственные волосы, пока на меня не напали пауни[12], содравшие с моей башки вместе с волосами и кусок кожи. Чертовски неприятно было, должен вам признаться! Однако все закончилось благополучно. Потом я отправился в Текаму и купил себе новый скальп, если не ошибаюсь! Его называли париком, и стоил он мне трех связок бобровых шкурок. Хотя все это пустяки! Новая кожа лучше старой, особенно летом: вот могу снять ее, если пот прошибет!