По другую сторону Алисы. За гранью

Не слышала их крика

Когда гремел гром в небе

Его не слышала раскатов

Когда земля разверзлась

Устояла на ногах

Когда лава разлилась

Не застыла пеплом

Когда я встретила тебя

То пала в эту бездну

Тогда остановилось время

И лезвие твоё, нанесло порезы

Последнюю букву нескладного стиха размыла моя слеза. Думала, эта привычка жалеть себя и плакать уже в прошлом. Но нет. Одна мысль о разговоре с Джозефом вызывала дрожь. Мне всегда казалось, что я недостаточно умная, недостаточно светлая, недостаточная добрая… а уж о красоте и вовсе молчу, хоть я и беспокоилась о ней в последнюю очередь. Это извечное «недостаточно» порой отравляет жизнь, не давая насладиться простыми радостями: тихим, уютным вечером, цветом яблонь или запахом сирени после дождя. В дремучем лесу ожиданий от самих себя мы порой пропускаем важные моменты, из которых и складываются наши дни. Размышляя об этом, я начинаю осознавать, что претензии и завышенные планки к самой себе вызваны чувством одиночества. Вот окончу школу на одни пятёрки, и мама обо мне вспомнит, а потом и вернётся за мной. Она же непременно узнает о моих успехах. Кому нужна дочь-неудачница? В аттестате, правда, преобладали четвёрки. Но, к слову, это не помешало мне поставить новую цель. Высшее образование, подтверждённое красным дипломом, маму мне тоже не вернуло.

Вот и с мужем, вышла та же история. Когда в наших с Джозефом отношениях появилась первая трещина, я твёрдо решила – всё дело во мне. Внимания не уделяю, лицу моему улыбки не хватает, а может, и вовсе дело во внешности. В ведении хозяйства нужды не было, робкие предложения о моём выходе на работу вызывали недоумение. Тщетные попытки налепить на трещину пластырь завершились полным провалом. И появилась вторая трещина. Расселины разрастались до тех пор, пока наш брак не рассыпался, подняв вокруг облако пыли обид и недопонимая. Если не учитывать старания мужа избавится от меня, то ситуацию можно было бы назвать весьма распространённой и обыденной. Но только не в моём случае.

Узнав, что движет Джозефом, кто была его мать и кем она на самом деле приходилась Чарльзу, мои гнев и жажда справедливости уступили место такому примитивному чувству, как жалость. Мне стало жаль, того бедного шестилетнего мальчика, лишившегося самого дорогого на свете человека – своей матери. Жаль юношу, которому открылась, столь пугающая и неудобная истина. Жаль мужчину, волею судьбы, выбравшего себе в жёны родную дочь мачехи. Мне действительно его очень жаль.

Я сидела в своей комнате в Андерсон Мэнор на кровати, сжав руками закрытый блокнот. Пусть Дэвид и запретил мне приближаться к особняку, но я была его законной владелицей. Да и привыкла уже поступать вопреки здравому смыслу. После того случая на Тростниковом холме просто не могла больше оставаться в магазине Чалис и Ники. Я должна была поговорить с Джозефом. Мой взгляд устремился в одну точку, погружаясь в воспоминания.

Я почти бежала по выцветшей плитке, готовая нырнуть в окружавшую водонапорную башню тьму. Пусть хоть она приведёт меня в страну Амелета.22 Теперь башня, напротив, словно приближалась ко мне. Когда я остановилась, чтобы взглянуть на Майка, возможно, в последний раз, увидеть его не смогла. Подобно растворяющейся чёрной акварели в прозрачной воде, всё заволокло сотканным из теней туманом. Вдох-выдох. «Иногда, чтобы найти путь к свету, нужно полностью погрузиться во мрак» – пронеслась в голове фраза, недавно сказанная парамедиком. Я уверенно шагнула вперёд. До угла башни, за которым исчезла мать Джозефа, оставалось всего несколько метров. Достигнув своей цели, я не понимала куда идти дальше. Прекрасно помню, что была на улице. А теперь очутилась в тускло освещённом помещении, с зияющей темнотой в конце узкого коридора. И тут я заметила её. Страх, стальными пальцами сжал моё горло. Мимо, подобно бледному призраку, проскользнула Жасмин. Я услышала, как складки её длинного белого платья зашуршали точно игла патефона по пластинке.

– Стой! – крикнула я ей вслед. Рассмеявшись безумным, пробирающим, до самых костей смехом, мать Джо, скрылась во тьме.

– Чёрт! – выругалась я. А на что рассчитывала? Что она остановится, едва услышит моё громогласное «стой!»? Коридор сужался, по мере того как я подступалась к влекущему своей непроглядной бездной, концу. А может, это было началом. Или укрытием. Одна Вселенная разберёт. Мой чёткий шаг сбил попавшийся под ноги предмет. Я вскрикнула от неожиданности, пошатнулась, но сумела удержаться на ногах. Нагнувшись, я подняла с грязного, пахнувшего гарью пола, пыльную штуковину, жалобно звякнувшую в моих руках. Старая музыкальная шкатулка, с треснувшим стеклом на крышке и облупившимся лаком по бокам. Стоило завести механизм, как пустой коридор наполнился звуками полонеза Огинского. Мрачно-торжественная мелодия гулко отражалась от стен.

– Хватит, – ледяным тоном велел мне высокий женский голос. Я вздрогнула и выронила шкатулку. Полонез смолк, превратившись в звон разбитого стекла. Слишком громкий для маленькой музыкальной шкатулки.

Передо мной стояла Жасмин. Её длинное платье, с красивым вырезом, открывавшим выпирающие ключицы, было вымазано в золе. Подол истёрся, ткань, будто причудливо окрашенная в серые оттенки, книзу превращалась в угольно-чёрный цвет, сливаясь со сгоревшим полом. Пепельно-русые волосы, доходившие женщине, нет, девушке, до плеч – спутаны. Лицо красивое, подбородок волевой. Острые скулы, ярко выраженные углы челюсти. Я думала у Джозефа невероятные глаза, голубые льдинки. Но у его матери аквамариновые, и в полумраке, мне показалось, что они светились, как у кошки.