– Ага! – ехидно заржал из-за двери брат. – Скажи еще, что в шахматы с ним по ночам играешь. – И, довольный собой, затопал по коридору в среднюю.
Вот же засранец! Уши в прихожей грел.
– Сегодня не такие, а завтра пригодится, – продолжила мать гнуть прежнюю линию. – Тебе уже 23, молодость пройдет, красота увянет и все. Кому ты будешь нужна? А парень он видный, таких сразу нужно хватать.
– Ну вот сама и хватай, – мрачно выдала Катя. Нет, Влад ей, конечно, нравился. Но она прочно намотала на ус третье правило, ведь любопытство собеседницы не раз ошпаривало нервы. Тут самую малость стоит сболтнуть – и до смерти потом не отбрехаться. К тому же, она не нуждалась в такого рода отношениях, полагая, что одной быть намного лучше.
Родительница театрально всплеснула руками:
– Я же для тебя стараюсь! С нищим козлом жизнь прожила, горя хлебнула… все детям, ничего себе… может, хоть ты свою жизнь удачно устроишь, мою судьбу не повторишь, – и, уткнувшись носом в принесенный комплект белья, она разрыдалась.
Девушка смотрела на опущенную голову, вздрагивающие узкие плечи и откровенно паниковала. Она привыкла, что дома кричат, подкалывают или смеются друг над другом, но, чтобы вот так – выпускать слезы… нет, такого раньше не наблюдалось. И что теперь делать? Катя развернулась и скрылась в своей комнате, а когда через час осторожно заглянула снова – кухня была пуста. Только заботливо сложенное белье покоилось на столе. Сбоку свисала бирка из магазина – все-таки новое…
На следующий день после лекций заехал Влад и, так как до ночи еще оставалось время, они поели в кафешке и решили прогуляться по парку.
Солнце уже спряталось за дома, но сентябрь был теплый. Вечер субботы – у одних выходной, у других конец рабочей недели. Люди сновали вокруг, наслаждаясь наступившей передышкой. Лишь сгорбленный силуэт одинокой старушки, словно неудачный мазок художника, выбивался из общего фона картины. Она застыла чуть в стороне от входа и походила на статую. Тяжело опиралась на трость, и молодежь обтекала ее, как река выступающий прибрежный камень. Лицо девушки омрачилось, когда взгляд опустился ниже и наткнулся на железную кружку у ног. Бабулька просила милостыню.
И ведь явно не из подставных, слишком скромно держится. Как еще конкуренты не выгнали, удивительно. Девушка приблизилась и протянула сторублевку.
– Спасибо, внученька, – старушка подняла василькового цвета глаза и слабо улыбнулась. – Храни тебя Господь. – И перекрестила.
– И что это было? – спутник скептически осмотрел Катю, когда та догнала его на лестнице вниз. – Совесть или вина?
– О чем ты? – она не вполне уловила суть, была занята пересчитыванием ступенек. Тридцать. Только тридцать. Все в порядке.
– Люди подают из жалости. Или вины, что им в жизни повезло больше. Ведь все понимают, что попрошайничество – лишь бизнес, и большая часть денег уходит в карман работодателю-толстосуму, но все равно кидают монетки.
Они присели на лавочку под раскидистой ивой. Влад облокотился на изогнутую деревянную спинку и задумчиво рассматривал фонтан. Вокруг бегали дети, брызгаясь водой и весело хохоча.
– Не похоже, что она там стоит по заказу, – начала оправдываться девушка. – Я поняла это и мне просто захотелось помочь бабушке. Она прям как божий одуванчик.
– Да ну! – усмехнулся спутник. – Если бы ты и правда хотела помочь, то расспросила бы, почему она побирается. Затем подключила других людей и совместными усилиями вы бы реально решили ее проблему. Ты же откупилась от совести небольшой купюрой. – Заметив, как вытянулось лицо собеседницы, он добавил примирительно: – Не расстраивайся, такое поведение характерно для большинства.
– Но ты сам! – возмутилась Катя. – Ты совсем ничего не сделал!
– Ага. Но у меня и не возникло никаких эмоций в отношении этой старухи.
– Почему это? – девушка растерянно захлопала ресницами. И немного отвлеклась на крик. Это мальчик постарше исхитрился «удачно» подтолкнуть впереди бегущего – тот упал на асфальт и сильно ободрал коленки. Двое догоняющих сзади резко остановились. Подбежала мама и увела малыша домой.