Они переругивались сперва на испанском, а потом перешли на такую дикую смесь итальянского, английского и латыни, добавляя сочные французские ругательства, перемежаемые многоэтажным русским матом, что, хотя Софи и знала все эти языки, она ничего не помогла понять.
– Ты мне больно делаешь! – Франсин вдруг произнесла очень сдержанно, но Глеб замер, словно она выстрелила ему прямо в сердце.
Он отпустил звезду и ушёл, не оглядываясь, а мадам Тремблей торопливо спрятала "отвоёванную добычу" в карман халата.
– Ему с сыном не дают общаться, – объяснила Франсин. – Он уж на всё готов, чтобы не терять с ним контакт.
– Он хочет принять иудаизм?
– Глеб не может. У него такая работа – он не имеет права принять какую либо веру – надо быть стопроцентно нейтральным. Но он верит в магию, а звезда "Давида" – один из сильнейших символов.
– Ааааа. – Софи не знала, что добавить.
– А ты, я вижу, не веришь? – Франсин смогла изобразить улыбку.
– Вообще-то я – атеист, – призналась Бельская.
– Ну, и отлично! – прошептала хозяйка дома, мадам Тремблей.
* * * * *
Софочка хотела продолжить знакомство. Теперь ей предстояло самое сложное – Даниель.
Девушка сидела за кухонным столом. Рон ввёл Дэна за руку, а мальчик не поднял на неё глаз.
– Поздоровайся с леди! – приказал дед.
Мальчик молчал.
– Хочешь, чтобы она обняла тебя?
Судя по тому, как передёрнулся ребёнок, для него это было угрозой.
– Доброе утро, леди, – произнёс он очень чётко, но так же не глядя на неё.
– Ты хочешь, чтобы я ушла? – спросила Софи.
Вот тут-то он взглянул на неё! У девушки мурашки пошли по спине; малыш смотрел на неё с недетской тоскою, словно умирающий, с такой болью, как будто ему руку отпиливали!