Софочка

Тигрица выбежала сразу. Она кинулась к ним и начала ласкаться, потираясь мордой и боками о стену. Самец вышел следом.

Он явно хотел подойти тоже, но, словно настоящий мужик, "сохраняя лицо", сперва сел, умыл морду, совершенно, как огромный кот, и только потом приблизился и ткнулся лбом в стекло.

– Там ещё дочка, – объяснил Глеб. – Схожу за ней. Как говорит миссис Чёрнсын: "Дисциплина должна быть!"

Потрясённая, Софочка даже не удивилась видя, как он спокойно прошёл сквозь прозрачную стену и направился к пещере.

Софи стояла окаменев, и даже не сразу осознала, что тигров уже трое, а Глеб, опять по эту стороны стены, разглядывает её, словно палач, прикидывающий как по-эффектнее разделаться с приговорённой.

– Чем вы лучше Ядвиги? – продолжил он. – Она тоже припёрлась сюда, влекомая похотью и чувством зависти к чужому, не принадлежащему ей! Бедная Франсин! Вы видели, какие у нас Хозяева, вы поняли, какие у нас слуги!

Он покачал головой.

– Вы, "луч света в тёмном царстве"! Знаете ведь, что работа с Даниелем только начата, и моя жена ещё намучается с ним. Франсин ухватилась за вас, как за соломинку! А вы собирались поступить так подло, пользуясь моим физическим влечением к вам! Люси… Вы же знаете, как франко-итальянцы, особенно католики, любят давать несколько имён. Santa Lucia…

Он закрыл глаза.

– КАК она поёт эту песню! – В его голосе зазвучали слёзы. – Ядвига растоптала моё сердце, Люси – исцелила! Справедливо, что забрала его навеки… Вы когда-нибудь теряли, того, кого любили? Вы же росли с двумя отчимами?

– Да нет, – пробормотала Софи. Она примирилась со своей участью, и испытывала уже не страх, а тоскливую обречённость принятия неизбежного. – Я была слишком мала, чтобы помнить отца. Первый отчим тоже только промелькнул. А Этот – ничего… Ничего особенного.

– А я ушёл из дома… – Глеб горько рассмеялся. – Ушёл нагло, с вызовом! Чтобы иметь возможность е***ться напропалую!

Он потёр лицо руками. – Ох, как это звучит!

– Вы же верующий…

– "Блудный сын", э? – уточнил он с сарказмом.

– Вы боитесь, что не простят? Не примут?

– Самое ужасное, – прошептал он. – Я знаю, что простят, я уверен – что примут! И это-то и терзает мою Гордыню болезненней всего.

– Погодите-ка, – вспомнила Люси. – Вы же сказали, что ваши родители умерли…

– Да, – он хмыкнул. – Но есть, Тот, кто создал их…

– Дедушка?