Венганза. Алый рассвет,

22
18
20
22
24
26
28
30

– Алехандрито! – услышал он дрожащий старческий голос и поспешил на зов.

Донья Кармен, маленькая сухонькая женщина, сидела в кресле с колесами рядом с отцом. По ее морщинистым щекам текли слезы, теряясь в складках черного траурного наряда.

– Мой мальчик! – прошептала мать, прижимая ко рту кружевной платочек.

Отец, сильно поседевший и постаревший на десяток лет, судорожно дернул головой и указал глазами на гроб. Алехандро приблизился, все еще не желая верить тому, что видят его глаза, хотя и знал, что едет на похороны брата, и все два дня пути эта мысль жгла его и мучила. На войне он повидал всякое: гибель друзей, изуродованные тела солдат и мирных жителей, смерть во всей ее неприглядности. Но мысль о том, что его младший братишка, который остался дома, которого он всеми силами пытался уберечь, лежит в этом белом гробу, причиняла ему ужасные страдания.

Алехандро страшился увидеть обезображенное лицо брата. Однако смерть пожалела Мигелито – тот был похож на спящего ангела. Черные кудрявые волосы обрамляли тонкое бледное лицо, длинные густые ресницы сомкнуты, а брови застыли в выражении вечного изумления или испуга. На грудь Мигеля положили обломки гитары, пальцы сомкнулись на грифе с оборванными струнами. Так же оборвалась и жизнь брата. Алехандро судорожно выдохнул сквозь зубы. Веселый, юный, обожающий музыку и жизнь Мигель, всеобщий любимец. Его смерть казалось нелепой, ужасной и несправедливой.

Характерная рана от арбалетного болта в шее брата недвусмысленно открывала причину смерти.

– Кто это сделал? – голос Алехандро прозвучал хрипло и сдавленно.

– Мы не знаем, – покачал головой отец. А мать затряслась в рыданиях.

Алехандро перевел взгляд на исповедника.

– Я написал в Орден, попросил прислать медиума, – падре Энрике утешающим жестом коснулся плеча доньи Кармен. – Возможно, ему удастся ответить на этот вопрос. После церемонии упокоения я запечатаю гроб печатью Ордена.

– А что сказал комиссар?

Вместо ответа мать снова зарыдала, а отец, обнимая ее, попросил исповедника:

– Падре, пусть Алехандро простится с братом, и обряд упокоения пройдет как можно скорее. Мы уже не в силах выносить это…

Алехандро склонился к гробу, коснулся бледного лба Мигеля, прошептал:

– Я узнаю, кто это сделал, и отомщу, Мигелито, клянусь тебе!

Исповедник начал ритуал упокоения. Он прочитал нараспев негромким, но звучным голосом молитву и приготовился начертать упокоительную печать на лбу погибшего. Мама и бабушка тихо всхлипывали, у отца вздрагивали плечи.

Алехандро стоял неподвижно, глядя в лицо Мигеля, пытаясь запомнить его навсегда.

Грохот копыт нарушил кладбищенскую тишину. Из рощицы вылетели всадники с закрытыми одинаковыми черными платками лицами. Три мощных коня темной масти легко перемахнули низкую кладбищенскую ограду, топча погребальные венки и сухую траву, понеслись прямо на людей. Алехандро сорвал с плеча арбалет раньше, чем успел осознать, что делает. Болт уже лежал на ложе, хищно подрагивая бритвенно острым лезвием наконечника. Пусть только сунутся к его семье! Всадники осадили коней в десятке шагов, и в гроб Мигеля полетели бутылки, разбились о резную крышку, выплескивая черную густую жидкость, и гроб облизало жадное пламя. Алехандро хватило одной секунды, чтобы понять: потушить не выйдет. Он закрыл бабушку от яростной белой вспышки тарийского огня – секретной алхимической смеси, которой Тарийская Империя сжигает вражеские корабли.

– Отец, туда! – он указал на склеп и отец, ухватив бабушкино кресло, побежал в укрытие. – Мама, беги!

Могильщики нырнули за надгробия. Исповедник пытался затушить полы плаща – не вышло, но он сумел его сбросить. Над головой просвистел арбалетный болт, выбив из мраморного ангела у соседнего склепа куски камня. Исповедник упал, ловко откатился за надгробие и оттуда в нападавших полетели короткие белые вспышки атакующих плетений. Навыки боевой магии и активные плетения наготове у мирного служителя Девы?