– Держи вора!
Самое страшное, самое побудительное на Руси – крикнуть вслед бегущему, мол, лови-держи-хватай. В погоню ударяются все, кому надо и не надо. Почудилось, даже темнота у крыльца зашевелилась алчно, вытягивая в сторону Даньки свои сгустки, готовая схватить. А сейчас проснутся работники, слуги… И минуты не пройдет, как схватят!
Данька всем телом ударился в забор – высокий, плотный, доска к доске, – зашарил по нему, выискивая калитку. Вот ворота. Заложены на тяжеленный брус – трем богатырям не поднять! Вот и калитка… на замок заперта, замок цепью обвит, ну а ключ небось запрятан подальше, чем Кощеева смерть.
С крыльца уже сыпались темные фигуры, разводили руками, хлопали ладонями, словно пытались кур ловить… Не сразу Данька смекнул: да ведь преследователи не видят его в густой, непроницаемой тени! Он для них незрим, им кажется, что беглец растворился в ночи. Какое-то время пройдет, прежде чем поймут: никуда он не ускользнул, а просто затаился. Хоть миг, да есть, чтобы попытаться спастись.
Данька начал осторожно передвигаться вправо, пытаясь под прикрытием забора обойти дом. Может быть, там еще нет народу, может, удастся найти лазейку и выскользнуть из этой западни, которую он сам себе устроил? Какое-то время его маневры проходили успешно, однако вдруг сиповатый голосишко Савушки перекрыл поднявшийся вокруг шум и гам:
– Вон он! К конюшне метит! Держи!
Ух ты, Данька и не знал, что конюшня, а значит, и Рыжик были так близко… Эта мысль мелькнула и исчезла, он снова заметался туда-сюда – слепо, отчаянно, а топот преследователей был уже совсем рядом. Данька с силой ударился спиной в ограду, словно надеялся каким-то чудом пробить в ней дыру, и…
И чудо произошло. Что-то хряпнуло за спиной, доска подалась, Данька суматошно завозился, пытаясь протиснуться сквозь неширокую щель, – и сердце его зашлось, когда он ощутил чьи-то руки, цепко тянущие вон из двора, к свободе и спасению.
Казалось, лез он бесконечно долго, а минуло небось какое-то мгновение ока. Данька встряхнулся, дико воззрился на своего спасителя – вернее, спасительницу, ибо это была девка.
Луна серебрилась в небрежно заплетенных косах, волосы у нее небось соломенные, светлые. Большие глаза тоже полны лунного света, и не поймешь, то ли черные они, то ли голубые. Взволнованно дышат пухлые губы. Простенький сарафанчик перехвачен под высокой грудью, ворот рубахи расстегнут, шею охватили бусы из недозрелой боярки, Данькины младшие сестрички точь-в-точь такие низали себе, обвивали ими тоненькие детские шейки в несколько рядов и бежали показаться матери…
Данька вздрогнул от боли в сердце, от вернувшегося страха, дернулся было – бежать, но девушка перехватила за руку:
– Сдурел – на деревню подаваться? Перехватят! За мной давай!
Повернулась, подобрала подол – и понеслась, так проворно перебирая босыми, до колен заголившимися ногами, что Данька насилу поспевал за ней.
Спасительница свернула в проулочек меж двух заборов, вихрем метнулась в другой порядок изб, потом повернула вправо, огибая уличный колодец, и вдруг точно сквозь землю провалилась. Данька не сразу сообразил, что девушка спрыгнула с обрывчика и скрылась в перелеске, примыкавшем к деревне. Подался туда же. Остро запахло зрелой, влажной зеленью. Серебристые ноги стремительно мелькали впереди, а темный сарафан сливался с тьмой, царившей среди плотно стоящих стволов. Даньке даже жутковато вдруг сделалось: а путная ли девка его ведет неведомо куда? Сведущие люди сказывали: на помощь людям порою являлись лесные русалки и, якобы спасая, затаскивали бедолаг в такие дебри дремучие, что потом и концов пропавшего человека найти не могли. Залюбливали лихие девки до смерти! Конечно, русалки предпочитают «спасать» крепких молодых мужиков, желательно красавцев. С Даньки в этом смысле вряд ли будет прок: первое дело, по младости лет, второе – красавцем его вряд ли назовешь, ну а третье…
Он не успел додумать. Девка резко обернулась, блеснула глазами:
– Все! Пришли!
И, низко нагнувшись, нырнула под нависшие ветви. Данька последовал за ней. Тут уж царила вовсе кромешная тьма, но горячая рука вцепилась в его запястье, потянула, указывая направление, выдохнула с усилием:
– Теперь не найдут!
Данька тоже жадно глотал воздух, пытаясь различить запахи. Сначала он ничего не видел, только нюхом чуял. Пахло кисло – сыростью, почему-то ржаным несвежим хлебом и, такое ощущение, прокисшей кашей. Вообще дух был неприятный, тревожный, Данька никак не мог понять, что в нем такое, но вдруг осенило: да ведь здесь пахнет кровью! Застарелый кровавый запах – вот что властвует над всем!
Страх, который развеялся было с ветром стремительного бегства, вернулся, снова зашарил ледяными пальцами по шее и спине.