— Я буду приходить ночью, когда меня никто не увидит.
Она не поймет, как мало мне ее звонков и коротких разговоров. Я должна быть возле сына…
— Это опасно, Луна, — покачала Фатима головой, но отговаривать не стала. Может, поняла, как это больно – быть вдали от ребенка… А вдали от больного ребенка – в разы тяжелее. — Ахшар может в любой момент наведаться, как и ты. Прийти под покровом ночи. Я боюсь, что вы столкнетесь…
Арсен
Женщины тихо разговаривали у постели Тимура. Я стоял возле приоткрытой двери, смотрел на профиль Луны – и видел больше, чем хотел. Она сильная. Держится, но боль словно застыла на ее лице, легла отпечатком. Женщины не догадывались, что я за ними наблюдаю. Мне неинтересен был их разговор, я чувствовал, что Луне плохо, и не мог спокойно стоять в стороне. Хотелось подойти, обнять, попробовать успокоить… Нельзя им мешать.
Последние дни я замечал, что она заставляет себя улыбаться, когда ее втягивают в разговор, но больше предпочитает молчать. Опускает взгляд, чтобы никто не заметил грусть в ее глазах. Нервно теребит серебряный браслет, который практически не снимает.
— Луна, я бы попросила тебя не приходить, — услышал я слова жены Ахшара. — Но ты ведь не послушаешься? — в голосе женщины слышались страх, тревога.
— Не послушаюсь, Фатима! Пойми меня. Если бы кто-нибудь из твоих детей болел, осталась бы ты в стороне?
— Я боюсь Ахшара. Боюсь, что он узнает правду. Я пожалела тебя, позволила видеться с сыном, присылала фотографии, видео, чтобы ты наблюдала, как растет твой сын, а сейчас ты можешь нас всех погубить.
— Ахшар ничего тебе не сделает, — не очень уверенно произнесла Луна.
— Из дома он меня не выгонит, Луна, а вот к Тимуру может запретить приближаться. Подумай о сыне. Я все это время была ему мамой, другой он не знает. Будет переживать, если Ахшар нас разлучит.
— Ахшар не узнает, что ты мне помогала! — твердо произнесла Луна. — У дверей отделения охрана, они никого сюда не пропустят. А если Ахшар спросит, скажи правду, что я приходила, но запретить войти в палату ты мне не смогла. Испугалась за Тимура, ведь скандал плохо на нем скажется. Я увидела сына и ушла. В этом нет твоей вины, Фатима!
Подперев ладонью подбородок, женщина качала головой, но спорить не стала. Я подумал о том, что палату стоит проверить на прослушку. Плохо будет, если прямо сейчас Сулейманов сидит и слушает их разговор. Фатиму я мог понять – она женщина, а муж ее властный мудак.
Отошел от двери. Пока женщины разговаривали, позвонил Петровичу, рассказал о своих подозрениях.
— В течение часа пришлю к вам специалиста. Ребята днем провели, все было чисто. Но я вот тоже подумал, что сын Ахшара мог по просьбе отца установить камеру в палате. Этот момент мы упустили…
Луна вышла из палаты. Попыталась улыбнуться, а по щекам покатились слезы…
**** ****
Вернулись мы поздно, кроме Петровича все спали. Он сообщил мне, что видеонаблюдения в палате Тимура нет.
— Арсен, это не значит, что завтра там не будет камеры. Арслан может в любой день по распоряжению отца поставить прослушку или видеонаблюдение.
— У меня есть пара ребят, которые справятся с жучками и камерами, — я понимал, что Петрович не может каждую ночь дергать сотрудников и гнать их в больницу. Конечно, он все может, но беспокоить его без надобности не хотелось. Я и так многим обязан.