Мажор в деревне

22
18
20
22
24
26
28
30

— Он уехал в поле с рабочими, — поспешила заступиться.

— Разберусь, — взяв ключи с тумбы, он ушел.

Маринка отсиживалась у себя. Я быстро приняла душ, переоделась, вызвала такси до города. Выйдя во двор, позвонила Вадиму. Нужно выяснить, в какой он больнице. Гудки шли, но он не поднимал трубку. Я уже собиралась сбросить вызов, но тут услышала его голос.

— Воробушек, мне нужно было попасть в больницу, чтобы ты мне позвонила? — насмешливо. И вот что, спрашивается, такой довольный?

— Ты в какой больнице? – строго спросила. Рвануть к нему? Не было сомнений. Сейчас мое место рядом с этим невыносимым мужчиной. Я могу отдалиться от него, когда все хорошо. Если плохо, мое сердце разрывается от боли.

— Приедешь? — хриплые нотки в голосе отозвались вибрацией в солнечном сплетении.

— Адрес и номер палаты назовешь? — Вадим пошел у кого-то выяснять, сам он знал лишь номер палаты.

Я не стала спрашивать по телефону о Дагарове. Плохие новости лучше сообщать в лицо. Почему-то меньше всего волновал комбайн. Наверное, потому что у нас это не первый случай в станице. В сухую жаркую погоду горят не только старые модели, но и совсем новая техника. Именно поэтому уборочные работы часто переносят на ночное время. Легкое замыкание, возгорание проводки, технику не удается спасти, вспыхивает, как коробок спичек. Лишь бы урожай не пострадал…

Я поднималась на четвертый этаж пешком. В больнице лифты всегда заняты. А вот и ожоговое отделение. Голос у Вадима был бодрым, но я не сомневалась – рисуется.

Постучалась, несмотря на то что дверь была приоткрыта.  Палата одноместная. Вот совсем не удивлена. Не представляю Робнера в общей палате. Он бы всех стонущих покрыл матом и приказал молча терпеть боль, потому что свою показывать не любил. Вадим спал сидя, привалившись в спинке кровати. В одних боксерах и бинтах.

Подошла ближе. Его торс намазан толстым слоем мази. Волдырей на груди практически нет, а вот правый бок пострадал. Руки забинтованы, скорее  всего, получил серьезные ожоги. Лицо красное, обгоревшее, блестит от мази. В носу защипало, глаза покрылись пеленой слез. У него синяки еще не успели сойти, а тут новая травма. Станица опасна для Робнера…  а он – для моего сердца. Расплакаться мне Вадим не позволил, резко открыл глаза, а я смутилась и забыла, что хотела плакать.

— Я умер и предстал перед ангелом? — расплылся в улыбке этот невыносимый мужчина. Будто его тут накачали чем-то увеселительным, и боли он совсем не чувствует.

—  Твое видение вызвано сильным галлюциногеном. Воробья от ангела отличить не можешь? — хмыкнула я, пододвигая себе стул.

— Воробушек, — поправил Робнер. — Потому что ты очень смешно злишься, вот даже сейчас.

Наш спор прервало появление молоденькой  медсестры.  Она собралась ставить капельницу Вадиму, но при этом взглядом облизывала его тело. Поймала себя на том, что недобро за ней слежу.

— Не ощущаете дискомфорта? Руке удобно? Вы лежите, я буду заглядывать, — улыбается, будто  видит перед собой суперзвезду.

«Демонстрирует тут медсестрам свое красивое загорелое тело!»

— Ты злишься? — серьезно интересуется Вадим, а я вижу, что глаза смеются.

— Ты расскажешь, что произошло? Как ты получил ожоги? Почему Дагаров обратился в полицию? Он утверждает, что ты его избил, — поспешила перевести тему. Мне совсем не нравилось, что я выдаю себя с головой.

— Расскажу, если останешься сегодня со мной…