Подоспела череда осенних праздников, которые раз за разом выбивали из наших рядов самых лучших и проверенных специалистов. Мужики приходили утром на работу, как зомби, с серым лицом и трясущимися руками. Тревожный бегающий взгляд осматривал столы в поисках антидота: бюксиков, (флаконы для жидкости, используемой на производстве, с плотно закрывающимися крышками) наполненных чистейшим медицинским спиртом, положенным по технологии при пайке микроэлектронных плат, и только получив противоядие, их тела к обеду приходили почти, что в норму, что позволяло приступить к работе.
— Но, как бы тяжело нам бы не было, — говорили они, — это нас не сломает, и страна получит все почести, которые она заслуживает.
В такие дни Владимир Моисеевич уже больше не мог материться, а только ходил и громко шипел на всех, как рассерженный гусь. К этой традиции старожилы пытались приобщить и меня, но тут у них вышел полный облом. Во первых Владимир Моисеевич заявил, что не даст споить перспективную молодёжь, и если он об этом только узнает, то астрономическими штрафами за растление малолетки, они не отделаются. А во вторых, как в прошлой жизни, так и сейчас, мой организм совершенно не переносил спиртное. В прошлом мире, самым крепким из напитков, который я мог себе позволить, был кефир. Специальных экспериментов я над собой не проводил, это выяснилось случайно. В возрасте восьми лет, в старом сарае, мною была обнаружена подшивка взрослого журнала "Крокодил", за несколько лет, которая стала моим любимым детским чтивом. В одном из номеров мне попалась серия последовательных картинок, сопровождаемых стихотворным текстом. Текст я забыл, но картинки помню и сейчас. На первой был изображен добрый отец, угощающий своего тинэйджера пивом, далее студенческая вечеринка, затем ещё несколько картинок на данную тему, и последняя изображала огромную лужу, в которой плавал бывший тинэйджер, с красным носом, вместе с двумя свиньями.
Эта советская манга, почему-то глубоко запала в мою детскую душу, и я впоследствии усердно отказывался от всего, что содержало градусы, и поэтому мой организм прошел проверку алкоголем, только в институте. Во время осенних сельхоз работ, на которые нас отправили уже на первом курсе, вечером в бараке отмечали одновременно дни рождения трех девушек, обучающихся со мной на одном потоке, и откосить от предложения этих нимф сказать тост, выпив за здоровье и красоту милых дам кружку шампанского, у меня не получилось. Они были сами во всем этом виноваты! Впитав данное количество алкоголя, мой мозг произвел аварийное отключение, и поэтому, получив полный контроль над собой, мое тело, не придумало нечего лучшего, чем по-тихому, чтобы никого не волновать, отправиться пешком домой в город. Отсутствие моей тушки было замечено уже под конец праздника, перед самой командой отбой. Надо сказать, что наш барак располагался в центре необъятных хлопковых полей, и до ближайшей развитой человеческой цивилизации, к которым не причисляют студентов, было по прямой не менее пяти километров. Так что вздумай я поиграть в прятки, то прятаться мне было-бы негде. Команда отбой была заменена командой свистать всех наверх. Из всех способных самостоятельно передвигаться после выпитого спиртного, были сформированы, не взирая на пол и возраст, поисковые отряды. Им были вручены доступные автономные источники света, включая самодельные факелы, и получив инструкцию: без меня назад не возвращаться, все они были отправлены на мои поиски.
Мое бренное тело было обнаружено уже перед самым рассветом, сладко спящее на хлопковой грядке, со счастливой улыбкой на лице. Я был единственный, кто выспался этой ночью, а вечером на собрании, после тяжелого трудового дня, посвящённому данному инциденту, было оглашено: каждый, кто предложит мне, что то более крепкое, чем кефир, должен будет быть подвергнут жесточайшей обструкции. Возражающих и воздержавшихся не было. Все горячо одобряли это решение, чтобы избежать, подобные инциденты в будущем. В связи с данными обстоятельствами, сделать из меня истинного патриота, по примеру старших товарищей, у моих сослуживцев, не было не единого шанса. Помучились они со мной, потрепали себе нервы, да так и отступили от своего замысла. Что с ущербного возьмёшь?
Со времени запоминающейся встречи с просто Марией, прошёл почти месяц. Никто не звонил мне по подаренному смартфону, не напоминал мне, кто я есть такой, и какая ответственность лежит на "избранном". Обо мне, как будто забыли, или просто отпустили с миром. Первые дни я страшно нервничал, ожидая свалившиеся на мою голову напасти и санкции, но день шёл за днем, а божественной кары всё так и не было. Производственные проблемы всё больше вытесняли жизненные, уходящие все дальше и дальше в глубины сознания. Я зверски уставал на работе, и мыслям о бытие мирозданья в голове просто не было места. Всю голову занимала одна большая мысль: как бы мне, наконец, выспаться, по-человечески. Кстати о подаренном смартфоне. Это была очень крутая вещь, как не посмотри. Хоть не было и намёка на фирму производителя, её возможности поражали воображение, а тарифный план с роумингом по всему миру, с автоматическим пополнением счета с денежных средств какого-то европейского банка, был просто чудом. В телефонной книги смартфона находился только номер сотового Марии, который видимо был к нему прибит гвоздями, в момент изготовления аппарата, потому что удалить его ради интереса, несмотря на все мои профессиональные попытки, я так и не смог. Во всей этой огромной ложке меда, была совсем крохотная бочка дёгтя: девайс был вызывающего розового цвета, украшенный стразами, а может быть и настоящими брильянтами, кто их там разберёт, и поэтому появляется с ним на людях, мне было бы явно не комильфо. В связи с этими обстоятельствами, данный агрегат, оказался засунутым мной в самый дальний угол тумбочки, где и был успешно забыт.
Как говорят: у всего есть своё начало и свое окончание. Закончился и очередной трудовой марафон по сдаче квартального плана. Впереди светила яркой звездой радости первая за последний месяц нерабочая суббота. В связи с этим встал не актуальный ранее вопрос: чем бы таким заняться в появившееся свободное время, чтобы порадовать душу и тело. Была-бы хорошая погода, можно было бы замутить со знакомыми девчонками и ребятами шикарную поездку на природу в лес, с поеданием шашлыков, в приготовлении которых меня признали мастером, танцами, играми и другими обязательными молодёжными процедурами, о чем была предварительная договорённость. Душе хотелось солнца, летнего тепла, и чтобы девушки в красивых открытых купальниках, но непрекращающейся мелкий нудный дождь, гасил всякую надежду. Перенести данное мероприятие под загородную крышу тоже не получалось. Родители знакомых ребят, у которых были свои дачи, решали аналогичную задачу тем же способом, а значит нам нечего не светило. Запасным вариантом стало решение провести запланированный отдых в большой комнате девчонок с пятого этажа, правда, уж без костра и жарки шашлыков на природе, но с остальной обязательной программой без изменений. Что бы, наконец, выспаться и быть готовым на подвиги, ради прекрасных дам, на гулянке, я улегся спать в пятницу вечером, когда солнце ещё не спряталось за горизонт и золотило своими закатными лучами комнату, а просыпаться намеривался в субботу не раньше обеда. Сказывалась накопившаяся усталость, и поэтому в сон я провалился мгновенно.
Пробуждение было странным. Меня разбудило легкое щекотание ступней ног и низкий женский голос произнёс: "Вставай, засоня! Твой друг Степка, уже, наверное, полсела поднял своим криком, вызывая тебя идти на рыбалку. Ты же с вечера с ним уговорился выйти пораньше, затемно". Женщина говорила по-русски, но с каким-то легким акцентом. Я сел, широко зевнул и попытался открыть глаза, слипшиеся после крепкого сна. Наконец мне это удалось сделать, растерев их кулаками, и они так и остались широко открытыми. Моему взору предстала не моя комната в общаге, где я вечером отрубился, как убитый, а какое-то помещение, скудно освещенное стоящей на столе керосиновой лампой с закопчённым стеклом. Сидел я, на тёплой с вечера, лежанке русской печи, прикрытый лоскутным одеялом, а в ногах стояла крепкая пятидесятилетняя женщина, и щекотала меня. Не успел я нечего предпринять, как моё тело, принадлежащее худенькому пареньку лет девяти-десяти, соскочило с печки с криком:
— Я мигом, тетя Оксана, — и начало быстро натягивать на себя штаны и рубашку.
— Миха, давай скорей собирайся — проговорил белобрысый паренек, видимо мой одногодок, стоявший у входной двери в комнату и державший в одной руке потрёпанный картуз, а в другой самодельные удочки. Рядом с ним стояло металлическое ведёрко, которое он поставил на пол, прежде чем снять свой головной убор.
— Иди сначала умойся, торопыга — проговорила женщина, которую моё тело назвало тетей Оксаной, и, отобрав схваченное Михой пальтишко, которое он хотел одеть после натянутых растоптанных сапог с отрезанными голенищами, подтолкнула к выходу из комнаты.
В сенях обнаружился рукомойник, подойдя к которому моё детское тело начало процесс умывания, разработанный ещё Томом Сойером, но творчески переработанный и дополненный. Были намочены указательные пальцы обеих рук, которыми были наскоро протерты оба глаза. На этом процесс умывания, по понятиям Михи, был успешно завершён, и он хотел уже потянуться к висевшему рядом расшитому рушнику, чтобы вытереть свою "умытую" физиономию, но я не позволил ему это сделать. Не встречая никакого сопротивления, я перехватил управление телом Михи и провел умывание по всем правилам, как привык. Это обычное утреннее действо, вызвало недоумение в глазах друга, и полную ошарашенность тети Оксаны, которые исподволь подглядывали за умыванием, через приоткрытую дверь. Данный факт так поразил женщину, что дальше, без всяких напутствий мне было вручено пальто, узелок с продуктами, ведерко, удочки я взял сам, и с божьим благословением, вместе со Степкой, был отпущен тетей Оксаной на все четыре стороны.
Выйдя на крыльцо с другом, я увидел, что только начало светать. Пройдя по улице, состоящих из белых хаток с расписными наличниками, таких же, как и та, в которой жил Миха, мы вышли на окраину и углубились в, подступавшей прямо к околице, лес. Степка был любителем поговорить и являлся аккумулятором всех сельских новостей, и сплетен, которыми щедро делился со мною по пути. Я же молча шел за ним по едва заметной тропинке, редко отвечая на его монологи и соображая, что ещё придумали сотворить со мной Мария и Ко.
Была ранняя весна. Деревья стояли еще совсем голые, но снег уже сошёл. Я находился, судя по хатам и акценту тети Оксаны, где то на территории Белоруссии или Украины. Судить о времени пребывания, по окружающей обстановке, тоже было затруднительно, но тут Степка начал рассказывать с юмором, как сегодня утром два местных полицая, после вчерашнего перепоя, ни свет, ни заря, запрягали лошадь, чтобы ехать в районную комендатуру, и при этих словах, у меня засосало под ложечкой от предчувствия предстоящих неприятностей.
Вдалеке послышался шум авиационных двигателей, от пролетающей в стороне группе самолётов. Я их не видел, из за деревьев, но звук резал слух своей непривычностью. В детстве, в своей прошлой жизни, я часто бывал в гостях у своего лучшего друга. Одноэтажный дом, в котором он жил, стоял в створе взлетно-посадочной полосы ЛИСа (летно-испытательная станция авиазавода), и я всегда, по возможности, когда был у него, выбегал на улицу под могучий рёв винтов, от которого звенела посуда в серванте, чтобы полюбоваться заходящей на посадку на малой высоте, прямо над головой, огромной соткой (самолет АН-22). Тот звук винтов меня завораживал своей мощью и какой-то надёжностью, а этот своими металлическими стучащими нотами вызывал только раздражение.
— Фашистские гады опять на бомбёжку полетели — со злостью проговорил Степка. — Ничего! Знающие люди рассказывают, что товарищ Сталин уже разработал план генерального наступления и всем фрицам скоро придёт конец. Вместе с нашим партизанским отрядом, под руководством Дяди Вани, мы, всем миром, ему в этом поможет, путём уничтожения местной гитлеровской сволочи в округе.
Про партизанский отряд Дяди Вани я, что то, где то читал, но вспомнить, с наскоку не смог, а расспрашивать Степку куда попал, не решился, зная про его болтливый язык, представляя, что он будет рассказывать завтра в селе о своём друге Михе, который замучил его на рыбалке идиотскими вопросами. Поэтому я предпочитал мало говорить, а больше слушать своего многословного друга, получая нужную информацию из его монологов.
Цели своего путешествия мы достигли часа через три, когда солнце уже проглядывало сквозь голые вершины деревьев, что при безоблачном небе, обещало весенний тёплый день. Это откровенно радовало, потому что в своём куцем пальтишке, я уже основательно подмёрз. Сенька тоже иногда вздрагивал от холода, хотя температура была плюсовая. Мы вышли к небольшому озерку, образованным бобровой плотиной на не широком ручье с кристально чистой водой. Первым делом был собран хворост и организован небольшой костёр, чтобы согреться и прийти в себя после дороги, а затем началось волшебство рыбалки. Для меня это действительно было волшебством, так как на рыбалке я был в первый раз, и все для меня было чудом. Поэтому я доверил этим заниматься телу Михе, который, как и Степка в этом вопросе были профи, а сам решил наслаждаться новыми впечатлениями, но всё нарастающее чувство тревоги, скребло кошками на душе. Когда в ведерке уже было с десяток мелких рыбёшек, на огонь был поставлен маленький котелок, и началось таинство приготовление ухи. Хотя в прошлой жизни мне ни разу не удалось побывать на рыбалке, и моим девизом был, что лучшая рыба-это колбаса, приготовить классную уху я мог. Жена с дочерью периодически устраивали себе рыбный день: с утра в выходной гнали меня в ближайший гастроном за толстолобиком, по возращению из которого я чистил и разделывал купленную рыбу, а женщины в это время так доставали меня своими вопросами и советами, что я им вообще запрещал появляться на кухне. Данное распоряжение они с радостью выполняли и приходили туда, только чтобы сесть за накрытый стол. Правда, надо сказать, что всю грязную посуду после моего трудового подвига они безропотно мыли сами, без привлечения к этому процессу мужской части населения квартиры.
В узелке, который собрала тётя Михи, было всё, чтобы приготовить отменную уху. Степка продолжил таскать из воды мелочь, а я переключился на стряпню, взяв управление телом полностью на себя. Занятые, каждый своим делом, мы так увлеклись, что потеряли бдительность и не заметили несколько человек, вышедших из густых кустов и тихо подошедших к нам. Неподдельный ужас, мелькнувший в первый момент в Степкиных глазах, сменился узнаванием. На его лице расцвела радостная улыбка, от нежданной встречи с друзьями. Подошедшие мужики были одеты в пятнистые полушубки, перетянутые ремнями, а на плечах у них висели ППШ. Я не большой знаток оружия, но эти автоматы с круглым магазином, тысячи раз виденные в старой кинохронике и художественных фильмах о войне, мною были опознаны сразу. Это, скорее всего, были местные партизаны, и раз их узнал Степка, то они не были переодетыми бойцами зондеркоманды, которые отличались особой жестокостью, используемые немецким командованием, для дискредитации партизанского движения в глазах местного населения, путём жестоких убийств.
— Как улов, рыбачки? — проговорил один из подошедших партизан, подмигнув мне, и протянув руку для рукопожатия Стёпке.
ebooksa