Вот и как с ней быть? Я же помню, она другая. Моя память не запечатлела точно ее черты лица, но общее впечатление от девушки врезалось намертво.
Легкая в совершенно невинном смысле этого слова. Она поддерживала любую тему для болтовни и искренне смеялась над шутками. Смотрела вокруг широко распахнутыми глазами. Сейчас же она полностью закрыта.
– Извиняться тоже не нужно, – выдыхаю.
– Я тогда к сыну…
– Подожди!
Вздрогнула. Ну да, я заорал довольно громко. Еще раз выдох и вдох…
– Можно посмотреть на мелкого?
– Да, конечно, – она дает добро все же с напряжением.
– Тогда идем.
Она оставила его спать в переноске на кровати. На ватных ногах двигаюсь от двери. Лина чуть впереди.
Ребенок в пеленке и какой–то светлой кофте. Кулачки сжаты. Глаза закрыты, видно только темные ресницы. А вот волосы, если так можно назвать эту младенческую растительность на голове, у него светлые.
Вспоминаю рассказы мамы – до года ты был как золотое солнышко, светленький. А потом волос как–то разом потемнел.
Черт!
Смотрю на мордаху. Да что там сейчас поймешь… Кажется, нос планирует быть тонким. А губки парня наоборот уже довольно мясистые. И это все тоже как у меня?! Он вообще взял что–то от матери?.. Или это просто игры моего мозга. Мне предъявили младенца как сына, и я ищу в нем свои черты?
– Он симпатичный, – выдаю глупость под взглядом Лины.
Она опускает глаза. Видимо, хотела услышать что–то конкретнее. Ну простите!
– Спасибо, – отвечает девушка.
Симпатяга тем временем открывает светло–карие глаза и начинает пыхтеть. Пара мгновений – корчит плаксивую рожицу. Элина шагает к нему.
– Если что–то нужно, я в гостиной.
Выхожу, вдруг ей надо кормить или что–то такое. Да и переварить бы. Хотя нет, такое пока невозможно. Возвращаюсь в большую комнату, сажусь на диван и просто сижу в ступоре. Не знаю, сколько.