Полина вернулась домой и промелькнула вверх по лестнице, против обыкновения не врываясь, не неся за собой заряд громкости. Заперлась в своей просторной простой комнате и сползла по кровати, не закрывая глаз. Ее рвало изнутри от мысли, что теперь будет.
Поля считала, что Игорь видит в ней высшую женщину – лишенную склонности к сценам от скуки и недостаточного влияния на собственную жизнь.
То, что было прежде, походило на многие другие истории знакомств и сближений. Своими особенными, неповторимыми эмоциями и разговорами, что они вели. Никогда не воспроизводящейся комбинацией слов, взглядов, жестов и ожиданий. Словом, свидания их становились все более частыми и долгими. А вечера все более проникновенными.
В тот вечер Игорь невзначай прошел мимо Полины и легко дотронулся до ее твердой талии, надежно упакованной в корсет. Она и через него почувствовала это уверенное прикосновение, будучи одновременно взволнованной и странно польщенной. Раньше она ощетинивалась от допущения, что кто-то из мужчин осмелится так обращаться с ней. Но у Игоря все получалось слишком непринужденно и категорично.
Игорь с задиристой охотой провоцировал ее и откликался на ее провокации. Внешне они вели себя как подначивающие друг друга друзья, но Полина тонула все неумолимее. Несмотря на свою порывистость и экспрессивность она не была и легко возбудимой, а бушевала, скорее, ради собственной защиты. Впрочем, в отличие от Веры, она не размышляла о каждом человеке и поступке, доводя себя до исступления. Явно заинтересованное поведение Игоря, направленное не на целования ручек, а на конкретный результат, и напугало, и заинтриговало ее. Это было общение двух взрослых людей, которое втайне льстило Полине. Что свободнее она подошла к точке, когда нужно было доказать себе собственную прогрессивность.
Она на локтях полулежала в его квартире. Игорь любовался белоснежной по-петербургски кожей, светящаяся синими жилками, нежная настолько, что это было видно даже в соединении с кружевами платья, в переходах от небольших участков обнаженного тела к воротникам и манжетам.
Полузакрытое песочными шторами окно скрывало от многолюдного, по-военному затаенного Петрограда его жилище. Светлое, разбросанное чистотой и пространством. И тот диван посередине, на котором что-то переломилось в Полине. Она поняла, что есть иная, скрытая сторона жизни, которая способна сильно изменить ее прежнее о ней представление. И все же Полина, воспитанная своей гордой осмотрительной матерью, не могла не чувствовать, что Игорь, распаляя ее и явно идя дальше обычных поцелуев, возможных разве что между помолвленными, поступает неверно, некрасиво. Что она даже не имеет права видеться с ним без компаньонки. Но она гнала эти мысли прочь, резонно замечая, что Игорь не может быть небезупречным, поскольку сам столько раз говорил, что все это лишь условности и каждый безупречен настолько, насколько себя таковым считает.
Пока Игоря обуревали мысли, присущие мужчинам, Полина чувствовала странную свободу. Весеннюю, буйную, зарождающуюся в этом пряном ветре, уносящем прочь от преддверия осени, убийцы чувств. Полина всегда была убеждена, что по-настоящему, не на публику, не для слов, любить могут лишь очень великодушные люди и не верила, что способна на такое. Она никогда не была восторженна, допуская возможность возникновения в ее жизни какого-нибудь романа – союза двух борцов. Но чтобы так наполнено, осмысленно, необходимо… Как бывает лишь в ранней молодости, когда в будущем поджидают только перспективы.
Полина была податлива, мила, трогательна. Она не казалась привычной сама себе и находила в этом удивленное удовольствие. Впрочем, в последнее время еще больший, чем всегда, ураган знакомств застилал для нее все, даже ее собственный голос часто казался потусторонним. Как легко было горланить о свободе и как страшно доказывать ее… Она корила себя за слабость, страшась объяснений, того впечатления, что производила на Игоря своей несговорчивостью. Человека, который так поразил ее неподатливую душу, который разорвал ее поперек, втиснувшись в образовавшееся пространство. С Игорем все было иначе, ей казалось, что он видит ее. И Полина, впервые столкнувшись с силой, ведь раньше никто всерьез не запрещал ей ничего, опешила. А, опешив, осталась, не решившись отвернуться от заманчивого новшества.
Игорь не видел, как увидел бы поэт или даже Матвей, ее миндалевидных глаз, лезущие в них темные пряди мягких волос… Другим она чудилась молодой королевой, только вступившей на трон. Он же лицезрел то, чем она и являлась – юную девчонку, напуганную вступлением на женскую стезю.
Кто лучше, чем Полина Валевская, знал, что стоит за этими милыми личиками, глядящими с полотен или туманно прорисованными романистами. Вечная тайна жизни, взросления и прохождения пути… вечная тайна женщины, которую она сама только-только начала осознавать, выплывая из небытия векового запрета разговаривать. Полина знала, как много интересного может поведать женщина, научившаяся говорить. И наслаждалась тем, как она чувствует и что с ней происходит, потому что нигде до этого она не встречала тех же напевов и опасений – никто никогда не давал ей понять, что можно ощущать, желать похожее. Что женщина может быть не только влюбленной героиней в платье. Все кругом вечно твердили лишь о замужестве как о единственном, чего она может достичь. Полное отсутствие женской рефлексии кругом тормозило ее собственную. Вечная изоляция, вечный страх и сомнения – так ли у других, верно ли я поступаю и думаю? Поэтессы серебряного века, так зацикленные на себе, не дали ей исчерпывающего ответа, хоть и были прорывом, спасением. Надеждой.
Бессловесный и бессовестный идеал, играющий с чужими душами, потому что не имеет своей – вот какой видели женщину в эпоху, когда она не имела права и ресурсов на самосознание.
Теперь Полине предстояло сделать выбор сродни Софье Перовской – пойти против семьи… Она, горластая в теории, ловила себя на страхе и неуверенности. Догмы, вдалбливаемые ей ее средой, было не так легко переступить, как об этом говорила Александра Коллонтай. Но Полина чувствовала, что перестанет уважать себя, если буржуазно-православное влияние, растаптывающее женские желания и робкие святыни, победит в этом периоде ее жизни.
28
Под досаждающий лет мелких мошек в Летнем саду Матвей сочувственно сказал:
– Сознание человека… Быть может, неопределенно. Неизмеримо. Его нельзя поймать. Так чего ты хочешь?
– Узнать себя.
– Зачем?
– Как это зачем?! Что же, жить, не зная себя? По инерции, в болоте…
– Мне кажется, жизнью просто надо наслаждаться. И быть благодарным. А ты все роешь, роешь… Никогда ведь не дороешь до конца, его не существует.
ebooksa