– Потому что я беременна, по… – не успела я договорить, как получила обжигающую оплеуху всё той же грубой ладонью. Гамбургер, который должен был принадлежать мне, полетел на пол.
– Ты не смеешь меня обманывать! – взревел Вова с силой сжав моё лицо, так что захрустела челюсть. Вторая рука взметнулась вверх, заставляя меня зажмуриться.
– Я не обманываю, я была у врача, – успела выдавить я, прежде чем последовал следующий удар. Удара, слава Богу, не последовало и я открыла глаза. Вова как-то неестественно застыл с запрокинутой над головой рукой. На его лице застыло какое-то непонятное выражение, то ли вопрос, то ли жалость.
– Ты правда беременна? – он нахмурился, отпустив моё лицо. Потом поднялся и стал расхаживать взад-вперёд, – Ну, естественно, это мой ребёнок, – как само собой разумеющееся произнёс он.
В другой ситуации я бы с ним, конечно, поспорила бы. Хотя если рассуждать логически. Вова это и есть Саша, а значит в каком-то смысле он и есть отец ребёнка. Чисто в биологическом смысле.
– Ну конечно, – произнёс он каким-то зачарованным голосом, – В этом и был весь смысл. Понимаешь?
Я понятия не имела о чём это он, но всё равно согласно кивнула.
– Да нихрена ты не понимаешь! – воскликнул он и неожиданно рассмеялся. – Вот в чём смысл, – с этими словами он поспешил к лестнице, словно наконец-то нашёл в самый неподходящий момент ответ на нерешаемую задачу и скорее торопился записать всё на бумагу.
Но на самом деле мне было абсолютно всё равно, что его так осенило и куда, и зачем он побежал. Единственно что меня сейчас волновало, так это моё тело. Я его практически не ощущала. А если и ощущала так это немую боль в руках и ногах. Мне нужно высвободиться отсюда. Любыми способами. Иначе придёт конец.
Вова ушёл. Я попыталась задёргаться, но сил хватило лишь на то, чтобы вяло пошатать цепями.
– Вернись! Вернись и отпусти меня! – крикнула я, сомневаясь, что он вообще хоть что-нибудь услышал.
Я повисла, как дохлая кошка на заборе, разглядывая пол. Полупустая бутылка минералки, рассыпавшийся бутерброд и грязный пол – картина, которая может стал последнее, что я увидела в жизни.
Интересно, кто-нибудь уже забеспокоился обо мне. Родители, например? Навряд ли. Я ведь звоню им раз в неделю, а то и ещё реже. А у них сейчас дачный сезон. Их волнуют только грядки, да какое лучше удобрение использовать. На работе тоже не спохватятся. Брат? я звонила ему в последний раз около месяца назад – поздравляла его жену с днём рождения. А он так вообще мне практически не звонит, только когда ему что-нибудь нужно. А такое бывает редко. Единственный человек кто и мог уже забеспокоится, так это Юля. Да он наберёт меня сегодня, или уже набирала, но я не отвечу, и она начнёт переживать. Она то и позвонит родителям, а те уже забьют тревогу. Господи, спасибо тебе, что у меня есть такая подруга как Юля.
Ну, а что потом? Какая разница с того, что тебя начнут искать сегодня или завтра? Всё будет происходить в точности, как и с Марией Беляевой и с её дочерями. Я увидела плачущую маму в кабинете следователей Виктора и Никиты. Она будет сидеть возле стола и вытирать градины слёз платком, крепко прижимая к груди свою большую старую кожаную сумку. На том же самом стуле, на котором и я сидела, когда подавала заявление о пропаже мужа. По всему городу расклеят листовки с моей фотографией. Возможно, они додумаются и сделают ориентировку сразу на двух человек, меня и Саши. Снова соберётся поисковый отряд с кинологами. К ним присоединиться Глеб. И… И что? Они всё равно будут искать не там. Всё это время я пыталась понять, где же я нахожусь. И вот сейчас меня вдруг осенило. Я же в сарае! Точнее в подвале, вход в который осуществляется через сарай. В том самом в котором извечно пропадал сначала Саша, а потом и Вова. Так вот что они здесь делали. Господи, как же это всё ужасно. Я всего в нескольких метров от собственного дома. Ха-ха. И приз вручается Диане Горбуновой за лучшую смекалку, но слегка запоздалую. Потому что если бы ты додумалась бы до этого раньше, то смогла бы спасти человеческие жизни.
56
Серая и тягучая вечность продолжала тянуться. Мысли в голове – каша. На меня накатывали то слёзы, то смех. Плакала я от безысходности, ведь я никак не могла высвободиться из ненавистных оков, а смеялась, потому что… потому что никак не могла выбраться из ненавистных оков. Я думала, если бы я уехала к родителям, как настаивал полицейский следователь Никита, то ничего бы этого не произошло. Какая-то часть меня подсказывала, что всё случившееся, могло быть преднамеренным. Что если я должна была остаться и оказаться здесь? Что если по-другому никто бы так и не выяснил, что на самом деле случилось? Хотя о чём это я? Никто и так ничего не знает.
Я закрыла глаза, пытаясь отогнать от себя все мысли. Выход есть. Только абсурдный и можно сказать нереальный, который, скорее всего не сработает.
Похоже, я впала в дремоту, когда неожиданно свет потух, и я погрузилась в непроницаемую темноту. И вновь, я уверенна, его никто не вырубал, он просто потух. Поначалу, как и в прошлый раз ничего не происходило. Кромешная тьма и больше ничего. Не единого лучика света, чувство, будто ты внезапно ослеп. Я закрыла глаза, просто хотя бы убедить себя в обратном и стала бормотать детскую считалку.
Я ждала его – чудища из самых страшных кошмаров. Чудища, приносящего ледяной холод и смерть. Чудище, которое прячется от Бога.