Но нет… Так ведь нельзя. Это неправильно.
Что-то не давало покоя и зудело, напоминая об аморальности и несправедливости происходящего. Лаккомо не мог себе позволить бросить всё как есть и смириться с появлением таких машин. Просто – не мог. Что-то дикое виделось ему в таком состоянии. В самом факте наличия миллионов разумных, заключенных против их воли в кристаллы. Без возможности что-либо изменить. Без возможности двигаться. Без возможности жить. Вынужденные существовать в искалеченной оболочке, выполняя строгие приказы и не имея шанса заявить о своем заточении.
Несправедливость подобного заточения злила, выводила из себя и почти срывала последние стопоры. Лаккомо не отдавал себе отчета и не понимал, почему его это так сильно задевало. Но имея возможности, власть и влияние он собирался все прекратить. Или вывести на иной уровень. В конце концов, гражданские полимофы не вызывали такого подсознательного отторжения.
Но если погружаться во все это, то ради чего? Только ли ради этих людей, которые годами существуют в кристаллах? Ради… непонятных разумных, чье прошлое происхождение даже неизвестно. А какая по сути разница? Они живые. И они испытывают боль.
Правда, было еще нечто такое, ради чего Лаккомо готов был пойти против системы. Нет, не родная Тория, где придворные начинают тихо перешептываться и сомневаться в верности вице-короля. Не ради долга, которым он будет оправдываться перед сотнями наивных журналистов. И даже не ради погашения непонятной вскипающей злобы от одной только мысли о кристаллах. Это всё можно проигнорировать и забыть. Выйти из системы, спокойно дожидаясь старости где-нибудь на границе галактики. Но что останется после ухода? Чувство брошенного дела и упущенной возможности. А главное – скука. Тупая, тянущая, бестолковая скука, на которую будет заменен ни с чем не сравнимый азарт красивой и опасной Игры.
Лаккомо знал, что на кону такой игры может встать его жизнь. Но что такое очередная ставка, если в каждом бою его корабль пытаются взять на прицел? Если каждый выход на улицы Цинтерры сопровождается пристальным вниманием телохранителей. И если корабль, последнее время погружаясь в глубинные слои подпространства, попросту уходил со всех радаров и даже ученые на родине не понимали, в какой реальности он перемещается!
Риск быстро оборвать свою жизнь есть всегда. Тем более, чем выше статус и влияние, тем выше ставка в каждой Игре. А Лаккомо всегда был и остается азартным.
Как-то так на предвкушении хорошей партии Алиетт-Лэ незаметно заснул. В открытое окно задувал теплый летний ветер и слабо касался взъерошенных волос. Этой ночью, вопреки обыкновению, Лаккомо снились не война в космосе, а маленький дом на берегу реки. И кто-то тихо играл на струнном инструменте тоскливую мелодию, сидя на берегу под серебряной ивой.
***
Утро началось скверно. Эйнаор будил Лаккомо тревогой, сигналя ей прямиком по связке в голову. От такого настойчивого пинга тяжело было не проснуться.
Да и звал он явно насчет полиморфа.
Лаккомо тихо проклял тот момент, когда он прилег отдохнуть не раздеваясь. Все тело чувствовало себя мятым и жеваным, как после недельного марафона. Проворчав нечто неразборчивое, вице-король прервал братскую тревогу и заявил ему коротким образом, что скоро выйдет.
До остервенения хотелось поскорее привести себя в порядок.
Но даже после всех утренних процедур и принятого душа хорошее настроение так и не вернулось. Откуда ему взяться, если очередной день даже дома начался с работы!
Лаккомо снова облачился в свой привычный костюм, подобрал оставленный со вчера на спинке стула китель и попытался придать влажным волосам приличный вид. Хорошо хоть после пробуждения его больше не подгоняли. Не хватало еще в родном дворце начать носиться как от каюты до мостика.
- Под твоим взглядом прислуга и стража скоро научатся летать, - заявил Эйнаор, в надежде немного развеселить брата. – Или ходить мелкими телепортами. Лишь бы тебе на глаза не попадаться.
Лаккомо сумеречно покосился на Лоатт-Лэ, но молча проследовал к своему месту за столом. Завтрак, как и вчерашний поздний ужин, братья попросили организовать в той же гостиной. Блюда под салфетками дразнили ароматами свежей выпечки, нескольких сортов сыра и фруктов. К их оттенкам примешивался густой запах свежесваренного кофе. Щедро льющиеся в высокие окна лучи солнца играли бликами на чеканном сервизе, а воздух мерцал редкими пылинками и пухом с комнатных цветов, который пропустили ночью тихие боты.
Благодать!
- Я просил не будить меня хотя бы этим утром, - с мрачной терпеливостью в голосе отозвался Лаккомо, наливая кофе. Странный энвильский напиток в свое время хорошо прижился даже на Тории. - Что вы узнали от полиморфа?
ebooksa