«Принято. Приступаю к устранению объекта», - снова ответил МЕГ и прибавил скорость коротким импульсом.
В работе команда преобразилась. Ни попыток огрызаться, ни лишнего слова задирания. Даже ведущий утих, ныряя следом за старшим полиморфом в короткий портал и сокращая дистанцию.
На сей раз задача была не то, что на последнем выпускном «экзамене». Это не артанские нелегалы с огрызающимися истребителями. Не целый крейсер с бортовыми орудиями и турелями в составе сопровождения. И даже не надо никого брать в целости и сохранности.
Полиморфы ликовали от мысли на этом задании отдохнуть и всего лишь всех уничтожить. Мелочь вроде бы. Перед прицелом целая баржа, в жопе двигло для сперхбыстрых перелетов. Такие выныривают из гипера всего раз или два за весь полет, но зато надолго. Откуда командование узнало, что корабль всплывет именно здесь и сейчас – то личные секреты разведки. Достаточно было самого факта.
Но вроде бы, что такого в уничтожении баржи?
Сюрпризы начались на подлете, когда из замаскированных доков космического груженого корыта на полиморфов навелись дула самонаводящихся лучевых орудий, а из-под обвесов повыныривали автоматические беспилотники. Но в этом разведка тоже была права – рекомендации к заданию были даны подходящие. Не менее трех боевых машин на вылет. Лучше шесть. Желательно таких, чтобы уничтожили цель побыстрее.
Пятьсот двенадцатый слышал разговорчики Кенси в ангаре со своим старпомом. Второй предлагал просто пальнуть из корабельного луча по барже и избавиться от лишних проблем. Но Кенси настоял на вылазке. Дескать, чтоб группа слеталась лучше. Вот он и выполнял чуть ли не прямой приказ начальника – слётывался с полиарконовым утюгом, который упорно не желал общения.
Правда, скажи ТИСу кто раньше, что он будет вилять соплом по собственной воле перед мачным логичным хмырем, то он харкнул бы ему в рожу.
Но следить за древностью в работе пятьсот двенадцатому нравилось. Красиво двигался, красиво убивал. Что ни выстрел – то всегда на поражение. Будь то механизм или живая мишень.
В таких боях хотелось самому удобнее расправить крылья и поддаться соблазнительному чувству дозволенной и оставшейся эстетики. Если уж не повезло по жизни с рожей, а потом не свезло с местом пребывания, то всегда можно раскрасить быт приятной игрой и красотой чужой смерти.
Лучшее, что осталось от прошлой жизни – умение и любовь убивать. А так же лучшее, что ему дали в новой – возможность полета. Пожалуй, такое сочетание стоит того, чтоб его возвести в искусство. Отныне без страха перед испытаниями, без боязни перед лаборантами и без гнева перед садистами, упорно выжигающими остатки любой человечности.
Пятьсот двенадцатый рванул с новой силой, легко увильнув от перекрестного огня, и в развороте сзади перестрелял пару ближайших целей.
«Значит поиграем».
Форсаж. Выстрел. Есть еще сбитая цель.
Кувырок через крыло. Скачок в портал. Перезагрузка прыжкового двигателя. А вместе с тем – веер лучей из передних стволов на поражение.
Хотелось веселиться. Орать, смеяться и играть такими мелкими и такими медленными беспилотниками. Жалкий мусор. Летучие игрушки по сравнению с живыми пилотами.
Что? Не накопили денег на живых человеков? Не собрали достаточных отморозков, готовых свалить в дальний космос на работу к нелегалам? Получите. Паникуйте там у себя в канистре на мостике. Может, выставите что поинтереснее, чем автоматические жестянки?
Шестисотый и четыреста сороковой старательно выцеливали каждого противника и сбивали с монотонностью работающих ликвидаторов. Без искорки и без энтузиазма.
«Ну же, пацаны! Где ваши улыбочки?» - резвясь и едва не отмахиваясь от назойливый беспилотников весело дозвался ТИС.
«Скучно…» - буркнул шестисотый, в упор разворотив мелочь и пролетая насквозь через облако осколков.