Этот человек, вытащив Семёна из воды, просто как-то незаметно исчез и на пляже никто не мог его вспомнить.
После этого случая Семён дал себе слово, что больше близко не подойдёт к воде, которую в одночасье возненавидел, но в то же лето научился плавать и позабыл о враждебности к воде. Теперь Семён практически каждое утро, когда ходил за водой к роднику, сначал сворачивал на пляж и плавал в протоке. Прямо у скалы, где при большой воде был тот самый водоворот, кто-то поставил у берега дощатый плот. Женщины стирали на нём бельё. Семёну нравилось нырять с этого плота. Он уже на бегу стаскивал с себя одежду, забегал на плот и с разгона нырял. Сегодня он так и сделал. Майка летела в одну сторону, шорты в другую. Он уже нашёл взглядом плот, заскочил на него и, оттолкнувшись, нырнул в воду. Велика сила привычки. Ночью кто-то перегнал плот из под скалы на середину пляжа, на мелководье. Нырнувший Семён тут же врезался в дно («
* * *
Бережной расположился на склоне скалы и читал книгу, время от времени поглядывая на купающихся. В какой-то момент, оторвав взгляд от книги, он увидел под скалой вынурнывшего из воды человека. Этот человек привлёк внимание Антона тем, что он был в кепке, хотя и нырял под воду. Он тут же окинул быстрым взглядом прилегающую к скале акваторию и увидел барахтающегося в водоворе ребёнка. Не раздумывая Бережной отложил книгу и прыгнул воду прямо с того места на скале, где он сидел.
Этот дачный сезон был отмечен ещё одним ярким событием. Прямо у входа в дачный посёлок, на пригорке располагалась большое длинное здание – это была столовая. А на веранде этой столовой стоял стол для настольного тенниса. Молодёжь старшего поколения по вечерам играла здесь в теннис и слушала музыку – уже появились первые бытовые магнитофоны.
Баба Лена разбудила Семёна и маленькую Викторию под утро. Было, наверное, часа четыре утра, но рассвет ещё не наступил.
– Вставайте, вставайте скорее. Прожар, – взволнованно приговаривала бабушка, – столовая наша горит.
Зрелище было страшное. Всё здание столовой пылало. Пламя достигало вершин деревьев и озаряло всё вокруг. Проснувшиеся дачники стояли поодаль не приближаясь к огню на расстояние метров ста. Семён и Вика стояли на крыльце своей дачи, но даже там чувствовался жар огня. В голос плакала продавщица местного магазинчика, который находился немного ниже и левее горящей столовой. В руках у неё был шланг и она отчаянно поливала стены своего магазина.
Некоторое время спустя на территорию дач ворвалось, пугая своим рёвом лес, сразу четыре или пять больших пожарных машин. Битва с огнём продолжалась несколько часов.
Днём бабушку и ребятишек увезли с дачи, а вечером они снова появились в лесном посёлке. То, что увидел Семён, поразило его. Вместо столовой было ровное чёрное поле. Торчали какие-то обгорелые останки здания, а на границе бывшей столовой возвышались пики сломанных сосен без единой веточки, без единого сучка. Сёмка не мог не исследовать эту территорию и тут же отправился на пожарище. Сначала ничего особенного он не замечал. Кругом были чёрные головёшки, но вдруг что-то блеснуло ярким светом среди этой черноты пожарища. Он тихонько тронул ногой это блестящее. Из углей показалось что-то блестящее, как начищенный металл, но совершенно неопределённой формы. Казалось, что металл тёк, а потом вдруг застыл в своём течении, приняв округлые плавные формы. Семён дотронулся пальцем. Металл был прохладный – ночью пожар так бушевал, что плавились дюралевые ножки столов и стульев столовой.
Вдруг сбоку по склону раздался такой вопль, что Семён вздрогнул и выронил слиток.
– Стой, мать твою…!! – кричал дядя Гриша, комендант дач, – стой, не шевелись! Куда ж тебя понесло, там же оголённые провода под током.
Семён вдруг почувствовал, что по всему телу потекли струйки холодного пота и у него закружилась голова, но он удержался на ногах.
– Стой, не двигайся, – кричал дядя Гриша, – я сейчас.
Через несколько минут снова появился дядя Гриша. Под мышкой он нёс две солидные доски. Первую доску он бросил на чёрные угли пожарища и сам пошёл по ней в сторону Семёна, неся вторую доску под мышкой. Вторая доска легла как раз у ног Семёна.
– Давай по доске. Не торопись и старайся не оступиться.
Даже сейчас, когда прошло уже много лет, вспоминая этот эпизод, Семён начинал чувствовать озноб спины и дрожь в руках и ногах.
Осенью этого же года умерла бабушка. Семён впервые вдруг задумался о смерти. В их дворе время от времени кого-то хоронили. Само по себе это событие было понятным. Но смерть близкого человека… Как это так – умер навсегда? Этого человека больше не будет никогда. Не долго. Не очень долго. А НИКОГДА! Что-то неотвратимо страшное было в этом слове «никогда». Что-то здесь не так. Такого не может быть. Человек не должен умирать навсегда. Смерть пугала и заставляла возвращаться к этому вопросу снова и снова.
* * *