Одним из направлений работы в райкоме у Семёна было формирование отрядов на комсомольские стройки города, края и союза. А медот был один: ездить по предприятиям и произносить пламенные речи. Семён понимал, да и все понимали, что этот метод был просто абсурдным – ну кто будет агитировать увольняться своих же комсомольцев, чтобы ехать чёрт знает куда с родного предприятия и насиженного места. И Семён применил запрещённый приём. «Пламенная» речь была растеражирована на ротаторе во множестве экзесплярах. Адрес Семён дал свой – райком ВЛКСМ. Вечером Тамара наварила клейстера и они вместе с Семёном залепили этими листовками все столбы автобусных и тролейбусных остановок. Больше всего листовок было расклеено прямо на железнодорожном вокзале. Молодые люди приезжают из деревень в краевой центр в поисках работы и новой, лучшей жизни, а здесь прямо в лоб призыв и райком в двух шагах.
Семён сам не ожидал, что случится такой наплыв желающих. Тут же выдавали комсомольские путёвки, а кому-то и комсомольский билет задним числом. На днях позвонил корешок из горкома, а ещё через неделю Семён саморучно водрузил знамя в углу комнаты первого секретаря райкома комсомола.
– Странный ты, Семён, – говорил Ярослав, – партийная карьера – это же рай, на всю жизнь обеспечен. Неужели всё начнёшь заново в двадцать восемь?
– Не моё это, Ярослав, честное слово – не моё.
Глава 8.
«Космическая» вахта
Обалдевший начальник отдела АСУ слушал откровения бывшего комсомольского заводского вожака о его давнишней любви к математике. В отделе АСУ находился вычислительный центр, куда Семён и просил взять его на работу.
– Пойми, у нас люди тихонько сидят, пишут программы для ЭВМ, думают… Мне не нужен в отделе, и уж тем более на ВЦ, активист, который будет носиться по коридору с шашкой наголо и агитировать народ на производственные подвиги или на комсомольские субботники. У нас спицифика.
– Да не шашкой я собираюсь махать, Виктор Васильевич, – тихонько говорил Семён, – и шашку давно выбросил. Я математикой хочу заниматься, – Семёну так и хотелось крикнуть: «У меня четыре открытых теоремы, одна опубликована». Четвёртую теорему «О пятиугольнике» Семён открыл буквально на днях, а смысл её понял только через долгие тридцать пять лет.
– У тебя же нет опыта работы. Наши специалисты владеют двумя, тремя языками программирования, а ты не знаешь вообще, что такое современный вычислительный центр.
– У нас практика была в школе на вычислительном центре.
– Когда это было, лет десять назад, а то и больше? И что за ЭВМ тогда были, ламповые, сто операций в секунду? А сейчас – миллионы операций, языки программирования высокого уровня.
– С нуля начну, у меня получится.
– Ладно, попробуем, – сдался начальник АСУ из уважения к человеку, портрет которого висит на заводской аллее славы, а на лацкане пиджака на том фото сверкает государственный знак: «Изобретатель СССР», – оформлю тебя инженером-программистом, но начинать надо будет с оператора ЭВМ. Девочки у нас операторы, семнадцатилетние, сразу после школы. С ними надо будет работать и работа посменная.
– Да, согласен я.
Машинный зал представлял собой огромную комнату с двумя входами, которая внутри была разделена стеклянными перегородками ещё на четыре комнаты. В двух стояли ЭВМ: ЕС-1020 и ЕС-1022, а в двух других – дисководы и шкафы-магнитофоны. Один оператор дежурил около одной ЭВМ, а другой – около второй. В работу оператора входило задание, которое они получали от старшего оператора, а иногда и напрямую от программистов. Работа была не сложная, но требовала от операторов аккуратности и знания элементарного обращения с периферийными устройствами: магнитофонами, дисководами, АЦПУ (устройство печати) и устройством ввода перфокарт. Всё это Семён освоил очень быстро. Девчонки-операторы были все симпатичные и шустрые – вчерашние школьницы.
Иногда в машзал заходил главный теоретик отдела. Он ни с кем не общался, а просто медленно и задумчиво ходил от одной ЭВМ к другой, засунув руки в карманы брюк или покусывая карандаш. Для операторов он был Борис Валентинович, а для программистов просто Борис. Иногда он приносил толстенную стопку перфокарт и просил её «прогнать» на одной из ЭВМ. Очень важно было не выронить какую-нибуть перфркарту из общей стопки. Перфокарты были у него не пронумерованы, как у других программистов, и очерёдность перфокарт была известна только ему.
Семёну особенно нравились ночные смены. В машзале тихо гудела ЭВМ, моргая жёлтыми глазками маленьких лампочек на главной панели управления, мерцали прозрачные окна внутренних стен, иногда включался магнитофон и его огромные быбины начинали вращение, иногда вздрагивал дисковод. В такие ночи Семён представлял, что он находится на вахте космического звездолёта. Весь экипаж спит космическим сном анабиоза и только он в одиночестве находится в рубке корабля на ответственной вахте. Семёну нравились такие смены ещё и потому, что можно было заниматься любимой математикой, а иногда и читать любимых Стругацких или Достоевского.
* * *
Время от времени завод лихорадило. Начальники цехов жаловались, что у них не хватает людей в цехах, и по заводу издавали приказ: от каждого отдела отправить одного-двух человек на такой-то период в цеха основного производства. Как правило такими людьми были молодые специалисты, то есть те, кто только что пришёл на завод и ещё толком не успел себя зарекомендовать ценным и незаменимым кадром. Это называлось: «отправить на прорыв». В этот раз на прорыв был отправлен Семён. Ему предстояло выйти во вторую смену в новый цех ПЦ-4. Это был цех, построенный на новых площадях нижней площадки завода и оборудован он был новой линией больших прессовых станов из Эрфурта, но старые маленькие пресса тоже имелись в цехе.
ebooksa