День был не постный. Сначала хозяйка на стол подала большую, семейную эмалированную чашку жирных, из свинины, щей. Увивающаяся около ног хозяйки кошка, замурчав, просила есть. Василий, выловив из чашки голый мосол, бросил ей под стол. Кошка принялась глодать мосол, шумно катая его по полу.
– На нас вчера такой едун напал, что я едва свою семью накормила. Я им из чулана на стол стряпню подтаскиваю, а они как метлой метут, – между прочим перед Катериной упомянула хозяйка дома.
– Спасибо вам за хлеб, за соль, – поблагодарила хозяев за обед, вылезая из-за стола и молясь на иконы.
– Не стоит благодарности! – отозвалась хозяйка, – Ты ведь у нас часто бываешь.
Холода. Хозяйство. Савельевы
Стоят январские лютые холода, тяжёлым гнетом давят землю, ища, где она плохо прикрыта снегом. Весь животный мир ищет себе укромное место, где бы спрятаться, подыскивая себе место, где потеплее. Человек укрывался в теплоте избы, звери забились в норы и логова, птицы упрятались в дупла, воробьи предусмотрительно жмутся ближе к человеческому жилью. Под вечер, они молчаливо усаживаются на голых ветвях сирени, выжидая время, когда обезлюдится улица, чтоб незаметно от человеческих глаз юркнуть под застреху для ночлега.
В такие нестерпимые стужи, скотина во дворе (если у кого нет конюшника), зябко стоит, перемежается с ноги на ногу, стараясь хоть как-то согреться и дождаться до утра, когда хозяин или хозяйка выйдут во двор и бросят в ясли клок сена.
У Савельева Василия много скотины, и она на морозное время вся упрятана в просторный конюшник. Один Cерый зимует на холоду в хлеве, но он не жалуется на хозяина, серый зимует сытно: овес и сено у него в яслях и колоде не переводятся. У Савельевых и сено не экономят, обильно бросают его в ясли скоту, но неумело и халатно часто бросают его под ноги скотине. Будучи сам аккуратным и рационально расчётливым, Василий Ефимович всеми силами души не переносит халатности. Сходив во двор, и заметя там халатность в даче скотине сена, он вернулся в избу, и от дворного холода зябко передернув плечами, не обращаясь ни к кому, принялся ругать семью: «Видно вам на башке-то хоть кол теши – вы все равно не понимаете, опять за свое. Сколько раз было говорено, не сорите сено скотине под ноги. Его ведь ногами-то истоптать можно много, и оно все пойдёт бестолку», – назидательно высказывал он недовольство всей семье. В нем, как в самоваре вода бурля, перекипала досада и зло на семью, которая не всегда придерживалась тех правил экономии и бережливости в хозяйственных делах. На замечания же посторонних, которые спрашивали его: «Что ты, Василий Ефимыч, за всякую пустяковину ругаешь семью!» Он деловито отвечал:
– Мужику-хозяину в хозяйстве не ругаться, все едино, что молчать! Хозяйство вести – не руками трясти! – народной пословицей заключал он.
Он же, как радивый хозяин, озабоченно наблюдал за своим хозяйством и постоянно был напыщен тревогой о благополучии в нем. Имея пытливый ум, и здравый рассудок, он, в своем хозяйстве, старался завести новшества и порядки, чем-либо, а отличающиеся от обычных. Считая себя достойным подражания и зная себе цену, он чувствовал себя самоуверенно и не допускал возражений.
Вот и в этот раз, придя со двора и упрекая семью в небережливости, он ища по печуркам свои варьги, сердито брюзжал на семью:
– Куда мои варьги запхотили, в потребилку хочу сходить, а варьги никак не найду. Куда засунули супостаты! Обыскался и не найду!
– Что ты нынче, какой злой и сурьёзный?! – упрекнула его Любовь Михайловна.
– Пожалуй, будешь сурьёзный. Гоже тебе с готовеньким сеном и дровами, не как некоторые перебиваются с полена на полено, у нас дрова-то всегда свеженькие, каждый день вновь напиленные, у некоторых, как печь затоплять, так и в лес ехать.
– Так-то не приведи Господи!
– А у нас дров-то на всю зиму запасено и сено-то не ужурёно! – между дел наговаривал он семье, – А куда все же, варьги-то у меня подевались?
– Черти с квасом выхлебали! – не выдержав, с досадой проговорила Любовь Михайловна, – Век ты ничего не найдёшь, – с недовольством упрекнула она его.
– Да ведь я их на печурку клал, а там их не оказалось, куда их запсотили?!
– Да погляди на пече!
– Ну, изволь радоваться! Да какой лукавый их на печь-то положил?! – ворчал Василий Ефимович, надевая варежки на руки и готовившись к выходу из избы.