Уже удаляясь, обездвиженный пробуждением, тот успел увидеть риф, поднимающийся из черноты. Бугристый валун, от которого валил дым. Он узнал его. Рычание Цинизма только подтвердило его догадку.
Мне очень жаль, Максиме.
Рык его демона сменился свирепым воем.
Прихрамывая на тонкой, не до конца сформировавшейся ноге, ЛПВВ шло по мягкому зеленому мху. Вокруг, в тени густых, низко плывущих облаков, дремали крупные гуманоиды. Их морщинистая кожа была темно-оранжевого оттенка, тонкие руки обхватили мускулистые ноги, согнутые в коленях. Несоразмерно большие головы были запрокинуты назад, и, казалось, что жилистые шеи могут переломиться под их весом в любой момент.
ЛПВВ обходило их, не потревожив. Обходило прямые, без ветвей, деревья, растущие в одном направлении под углом в сорок семь градусов. Стволы, словно маскировочная сетка, накрывали саваны крохотных, цепляющихся отростками листиков. В воздухе медленно летали немногочисленные насекомые с широкими цветастыми крыльями. При взмахах, те шли волнами, словно паруса. От них исходил потрясающий аромат.
Здесь было три солнца. Одно синее — крупное. И два поменьше: зеленое и алое. Облака, словно музыканты, играли на струнах света. В непредсказуемом ритме они пропускали в тень лучики разной толщины. Те попадали на мох, цвета смешивались, продолжительность менялась. И под ними успевали вырасти, зацвести и опасть, легкие, почти прозрачные цветы. Они ничего не оставляли после себя, словно были миражом.
Когда лучи попадали на гуманоидов, те вздрагивали, но не просыпались. Иногда бормотали что-то на своем щебечущем языке. ЛПВВ понимало их. Они пророчествовали. Говорили о том, что не видят ничего. Впереди, на две ступени вверх по лестнице грядущего — не было ничего. Пролет обрывался. Внимательно прислушиваясь, полубог проходил мимо. Лишь однажды он услышал что-то… Неопределенное. Предсказание звучало как отрывок чьего-то разговора. Пророк не передавал интонации.
Больше ничего не было. ЛПВВ пошло дальше, размышляя над услышанным. Погруженное в свои мысли, оно в какой-то момент остановилось. И медленно повернуло голову направо. Эмбрионы внутри него беспокойно зашевелились.
— Ты, — выдохнуло оно.
На конце местного дерева сидела бабочка. Совсем не похожая на тех, что летали рядом, на почтительном удалении. Она была обычная и неправильная одновременно. Ее усики приветственно дрогнули.
— Что ты хочешь?
Бабочка махнула крыльями. ЛПВВ согнулось от боли в груди. Внутри него поднялись картины концентрационных лагерей. Высокотехнологичных, преображающих ловушек для человечества. Люди с холодными глазами проводили операции, тонко работая блестящими инструментами во вскрытых черепных коробках. Другие люди, одинаково одетые, одинаково причесанные, одинаково думающие, смотрели гипно-видео. Со временем даже форма их тел, черты лица и голос, стали унифицироваться. Последними исчезли половые различия. В больших темных цистернах росли новые существа. Гермафродиты, способные размножаться в одиночестве. Их мышление было ограничено, а эмоции тщательно, под корень, изведены.
— Нет, — прошептало ЛПВВ. — Нет. Не так.
Бабочка казалась удивленной. «Ты можешь уничтожить Одиночество, которого вы все так боитесь. Почему ты сопротивляешься самому себе?».
— Это не тот путь.
«Ты не можешь знать».
— Я не превращу людей в ЭТО. Максиме стремится к тому же.
«Она хочет лишить страстей каждого. А ты — большинство. В мире, живущем по твоим правилам, будет верхушка людей, которые сохранят страсть».
— Пусть так. Я не отберу у остальных людей то, чем они являются.