– Я думаю, что дня три.
– А я уверена, что уже сегодня она напьется со своей теткой.
– М-да…
– Может быть…
– Это вряд ли…
– Я сама напиваюсь сразу же, как только выхожу отсюда. И она вернется сюда, потому как полотенце забыла. А здесь забывать ничего нельзя…
Середина марта. Весеннее солнце уже не жалело своего света, пронизывая острыми лучами палаты восьмого отделения. Но через щель в окне пробивались довольно свежие струи воздуха, из чего Кристина заключила, что ветер на улице еще холодный и до настоящего тепла пока далековато. По небу пробегали редкие белые облака, напоминающие пышный бело-голубой зефир. Облака причудливо меняли свои очертания и наблюдать за этими плавными переходами было даже забавно. Хорошо знакомая парочкой голубей по-прежнему жила на своей излюбленной крыше. И Кристина часто думала о том, почему они не покидают это странное место и задавала вопрос, что держит этих свободных птиц здесь, когда они вольны улететь куда угодно, чтобы свить себе гнездо? А может эта крыша и есть их дом?
Яркие весенние дни радовали Лаврентьеву, как радовал и тот факт, что ее перевели в пятую палату на пять человек, где лежали больные, готовящиеся к выписке. Счастливые женщины потихоньку складывали свои вещи, ожидая скорой встречи с родными и близкими. Но будущее самой Кристины по-прежнему было в покрыто мраком. Возвращаться было некуда, да и не к кому.
В отделении все было по-старому. Врачи пытались вернуть израненные души в мир, то есть лечить неизлечимое. Сестры так же грубо и жестко исполняли свои обязанности, покрикивая на больных. В шестой палате тоже ничего не менялось: бубнеж Фенечки и ночные концерты Светки случались довольно часто. Недавно в шестой появилась новая подвешенная и она была так плоха, что заведующая отделением не разрешила хирургу осмотреть бедолагу.
Таня уже разговаривала нормально, и Смотрящая сказала, что ее скоро переведут в седьмую палату. На вечерней прогулке по коридору дама в зеленом по-прежнему шаркала тапками по линолеуму почти не поднимая ног. Она словно скользила по тонкому льду, боясь упасть и пытаясь найти точку опоры. Лариса тоже быстром шагом ходила по коридору и ее упрямый взгляд был устремлен только вперед. Что она видела впереди? Новые операции на глазах и новое зрение? Или вечную темноту?
Нинка Артемьева исполняла свои обязанности смотрящей и зорко следила за порядком в отделении, осознавая свою несомненную полезность.
В седьмой же палате после выписки Нежиной и Власовой стало непривычно тихо и скучно. Даже Катька Лялькина и цыганка Машка как-то сникли и притихли. Катька, которую всем необходимым теперь снабжала Вера, уговорила Жанну позвонить брату и попросить его приехать к ней навестить, привезти мыло и зубную пасту, а еще желательно и туалетную бумагу, а потом и забрать ее из больницы. Добрая Жанна выполнила просьбу Лялькиной. Но брат Кати был категоричен: «Никуда я не поеду и забирать эту алкоголичку из больницы не буду. Пусть все необходимое ей привезут ее любовники, которых у нее немеряно. Я помогаю ее детям и собираюсь оформить опекунство над ними. А ее постоянные выкидоны стоят у меня и моей жены уже поперек горла. Дурка – это ее дом родной. Если вы такая добрая, то сами ей и помогайте. А меня прошу больше не беспокоить».
После очередного приступа Наташу перевели в шестую палату, где Алиска находится до сих пор. Ольга Никитина по-прежнему лежит в своей излюбленной позе, и иногда что-то записывает в толстую общую тетрадь. А Анька ждет суда. Ее виновность в краже сапог была доказана и теперь девчонка боится уже самого суда. За неимением апельсиновых корочек она не переставая рвет фантики от конфет ровно на восемь частей. Сестры поговаривают, что Аньке назначат принудительное лечение, так что покинув стены клиники на судебное разбирательство, она довольно скоро вернется в отделение обратно.
Любительница кофе рыжая Светка и Полина Евсеева тоже готовились к выписке, а маленькая Оксана что-то уж слишком задержалась в дурке. Но не будут же держать ее тут вечно? Девчонке необходимо учиться и жизнь свою приводить в порядок тоже надо.
Непомнящую Наденьку должны были выписать в последнюю пятницу февраля. Но ни в эту пятницу, ни в последующие дни за ней никто не приехал. Настроение Мельниковой меняется от тихой паники до глубокого отчаяния. Она часто плачет и постоянно задает одни и те же вопросы: «Почему они не едут за мной? И приедут ли вообще? Черт с ними, я буду жить здесь. Здесь мне хорошо». Девчонки ей говорят: «Да не торопись ты домой. Лежи, отдыхай и представь, что ты в санатории. На работу ходить не надо, полы мыть не надо. Ублажать братьев-алкоголиков тоже не надо». Тогда слабая улыбка появляется на губах Наденьки, и она отвечает: «Да, я как будто в санатории, и я отдыхаю», но утром следующего дня девушка вновь тоскливо смотрит в окно в ожидании поездки домой. Все в отделении прекрасно понимают, что за бедной Наденькой никто не приедет и больнице самой придется организовывать доставку девушки домой.
И такие доставки домой больных не были редкостью. Кто же хочет жить рядом с психбольными? Никто.
В общем, все было, как всегда. Только за одним исключением: Кристина по-прежнему не знала, когда же сама покинет больницу и куда пойдет. Нигде и никто ее не ждал. Она вспомнила, как несколько дней тому назад ей разрешили позвонить домой. И трубку снял отец.
– Да, слушаю.
– Это я, папочка…
– Кто это?
ebooksa