Осколки

Я пожимаю плечами:

— Мне кажется, мы никогда по-настоящему ничего не забываем. Моя жизнь всё еще там, — дотрагиваюсь я пальцем до виска, — но погребена под ментальными развалинами. Кто-то специально разрушил всё внутри, я в этом уверена. Вопрос только кто? И зачем?

Шон откидывается назад, опираясь на руки, и внимательно меня разглядывает. В желтом свете лампы я замечаю несколько широких шрамов на его груди. Ник тоже говорил, что его ранили не впервые. Что это — настоящие боевые отметки или следы военных экспериментов, о которых парни ничего не помнят?

— Знаешь, с одной стороны, я мечтаю, чтобы тебе больше не было мучительно больно вспоминать, но с другой — хочу, чтобы ты меня помнила. Я, наверное, эгоист? — Небольшое смущение пробегает по его лицу, но он моментально его прячет.

— Ты не эгоист, — отвечаю я. — Обещаю, что постараюсь вспомнить. «А если не вспомнить, то узнать заново», — добавляю мысленно.

Шон укладывается на кровать и, сложив руки за голову, глядит на растрескавшийся потолок.

— Артур не звонил? Как там Ник? — спрашивает он.

— Нет. — Я подтягиваю сумку к ногам, высыпая её содержимое на кровать и принимаюсь внимательно рассматривать. — Кстати, я хотела поговорить с тобой про Ника…

— А что с Ником?

— Тебе не кажется странным, что он один из вас? — спрашиваю я, повернувшись к Шону. — Разве солдат может выглядеть так? Пирсинг, татуировки, его прическа. Ты же понимаешь, о чем я? Ни в одном военном подразделении не станут такого терпеть.

— Да, я тоже об этом подумал, — взъерошив свои коротко стриженные волосы, отвечает Шон. — Но у Лаванта такой же жетон, как и у нас. И он тоже ничего не помнит.

— Или притворяется, что не помнит, — бурчу я, перебирая содержимое сумочки и рассматривая каждый предмет, потому что хочу узнать, кто она — я. Вряд ли состав косметички может много сказать о хозяине, но нужно хоть чем-то занять руки. — Мне кажется, не стоит ему доверять.

— Что ты предлагаешь? Выгнать его?

— Не знаю, но надо быть осторожными.

— Он один из нас, Ви, а солдаты своих не предают, — бровь Шона дергается вверх, словно осуждая.

Я демонстративно закатываю глаза. Господи, до чего же Рид правильный! И наивный!

— Шон, не все такие, как ты.

Я открываю кошелёк и вытряхиваю оттуда содержимое. Внутри одного из отделов лежит небольшая фотография, и я подношу её к лицу.

На ней я еще совсем девчонка, худая, несуразная, с забавным хвостом на макушке. Ссутулившись, стою возле старого каменного фонтана, часть бортов которого разрушена временем, а основание затянуто коркой малахитово-зелёной плесени. Рядом со мной четверо мальчишек не старше двенадцати. Пасмурное небо, затянутое низкими грозовыми тучами, создает гнетущее впечатление, но несмотря на погоду, все весело улыбаются в камеру. Ребята одеты в одинаковую защитную форму и коротко подстрижены. Я узнаю как минимум трех из них! Прищурившись, рассматриваю лица, пытаясь отыскать черты сходства со взрослыми версиями.

Шон, как и сейчас, выше остальных. Смотрит прямо в камеру, улыбаясь своей фирменной широкой улыбкой. Ник, в отличие от себя нынешнего, выглядит почти нормально. Одна его рука перекинута на плечи Арта, а кисти замотаны белыми бинтами. Кавано же, помимо светлых волос, выдают светящиеся круглые глаза с расходящимися от них лучиками и фирменные ямочки на щеках, придающие ему вид шкодливого младенца. Но взгляд останавливается на четвёртом мальчике. У него темно-русые волосы и широкие густые брови. Он стоит ко мне ближе всех, и я с удивлением обнаруживаю, что держу его за руку, переплетая пальцы.