– А иначе настоящими солдатами не станем, – возразил ему Бабагельды и отдал щетку.
– Служить-то мы будем, вот только бы поскорее привыкнуть к этим бесконечным командам и к казарме, – сказал ему парень вдогонку.
– Привыкнем… – ответил уже на ходу Бабагельды и пошел строиться, но его остановил окрик нового знакомого:
– Постой, друг, махни щеткой пару раз по голенищу, у тебя что-то прилипло там, а то лейтенант заметит. Ругнувшись про себя, Бабагельды заново почистил сапоги и выскочил из казармы.
Когда лейтенант снова попросил своих подопечных построиться, каждый почувствовал на себе его оценивающий взгляд. Ребята выпрямились, стараясь казаться выше, чем есть на самом деле, расправили плечи, подтянули животы.
Окинув еще раз внимательным взглядом строй, лейтенант Буйнов представился официально:
– Я командир вашей карантинной роты.
Это было только началом знакомства с командным составом полка. Бабагельды даже не подозревал, сколько служб имеет полк, в котором ему предстояло служить целых два года, и какое это огромное и хлопотное хозяйство.
Заместителя командира полка по политической части подполковника Сидорова, ветерана войны, “старики» называли попросту комиссаром.
Когда он пришел в карантинную роту, то никто не ожидал, что он начнет разговор о “гражданке». Комиссар начал с того, что расспросил ребят, кто и кем работал до призыва в армию, и так расположил к себе всех, что после часового разговора казалось: этого человека они знают давным-давно. Это знакомство заставило Бабагельды вспомнить своего дядю, старших братьев Арнагельды и Хакы Джума. И на сей раз рядом с ними мелькнуло лицо лейтенанта Сидорова – молодого, сильного, добродушного парня, каким он был на фронте, а не седеющего полковника с медалью ветерана Великой Отечественной войны на груди. “С таким командиром можно любую крепости взять», – подумал он.
Майора Брунчукова ребята уже знали. Когда полк построился на плацу, он, поджидая командира полка, расхаживал перед строем, заложив руки за спину и строго поглядывая на солдат. Заметив идущего по дороге к плацу командира, он строевым шагом, который так не вязался с его щуплой фигурой, подошел к командиру и доложил, что полк построен. При встрече с новым пополнением он никакой “лирики» себе не позволял. Сказал только, что полк за прошлые учения получил оценку “отлично» и надеется, что молодые воины не подведут и будут равняться на лучших гвардейцев полка.
Заместитель командира полка по снабжению подполковник Коробочка представился им так:
– Я подполковник Коробочка. Однако я никому не позволю называть Пачочка, – сказал он строго и тут же шутливо добавил, как один солдат-грузин однажды по ошибке обратился к нему: “Товарищ подполковник Пачочка!».
Слушая подполковника, Бабагельды переводил взгляд с него на Буйнова, который сидел среди солдат и размышлял: “До чего же разными бывают люди. Когда смотришь на подполковника, так словно солнце смеется, а посмотришь на лейтенанта Буйнова, – хмуро вокруг, словно снег идет».
– Понял? – озорно сказал Луговкин, сидевший сзади, и положил руку на плечо задумавшегося Бабагльды.
– Что?
– Не вздумай назвать его Пачочкой?
– Но я же не тот грузин!
– Все одно ты на него похож, такой же темный…На них зашикали со всех сторон. Они замолчали, опустив глаза.
– …Наполеон как-то сказал: “Путь к сердцу воина идет через его желудок», – продолжал подполковник. Мы это хорошо знаем. Вы служите так, как предписывает Устав! А уж мы позаботимся о том, чтобы вы не были голодными. – С виду подполковник Коробочка казался человеком открытым, но понять, когда он шутит, а когда говорит серьезно, оказалось делом нелегким.