Усмехнулся, замечая, как девчонка вздрогнула от этого звука. Ему бы хотелось угомонить колотящееся в груди сердце, но её близость всегда действовала на него иначе.
Парень поднял руку, намереваясь провести по её щеке кончиками пальцев.
— Пошёл ты! Пошёл на хрен, Гордеев! — выпалила, отталкивая от себя его руку. — Не смей прикасаться ко мне! Не трогай меня!
Она шагнула вперёд, ладонями упираясь в его грудь и толкая. Злясь ещё больше из-за того, что тот не сдвигался со своего места. Снова и снова ударяя брюнета и шипя проклятия в его сторону. Раз за разом, испытывая мерзкую горечь во рту и досаду от поражения, она билась о его плечи и грудь, надеясь на то, что он хотя бы пошатнётся.
Егор не смел... не смел её остановить. Терпеливо ждал, когда её силы иссякнут. Сжав губы и затаив дыхание, он с нисхождением смотрел на то, как она теряет собственные силы, в тщетных попытках пробить его стену.
Каждый последующий удар был слабее предыдущего. Её силы были на исходе. Так же, как и самообладание. Даниэла не сдерживала скупых слёз обиды и собственного бессилия. Казалось, что она вот-вот рухнет к его ногам. Рухнет, пряча лицо в коленях, притянутых к груди. Будет дрожать, пока он не опустится рядом и не успокоит. Он бы поднял её на руки и отнёс... не важно куда. К себе или к ней. Похер.
Он бы хотел, чтобы всё было именно так.
Но Ксенакис продолжала колотить по его груди и крепко держаться на своих двух.
Била, упрямо надеясь, что это ей поможет. Не замечала могильного холода, что импульсами исходил от него. Не смотрела ему в лицо. Она почти ничего не видела перед собой. Размытый образ.
Соль на губах.
— Почему ты не останавливаешь меня?! — ещё один толчок в грудную клетку. Она сама покачнулась и, сделав шаг назад, что есть силы стиснула пальцы в кулаки. — Почему не трогаешь меня? В чём дело, Егор? — быстрым движением смахнула с лица упавшую прядь, — что же ты не такой смелый? Здесь камеры? Да? Представляю, как тебе тяжело сдерживать себя... — она позволила себе тихо усмехнуться. Это было похоже на срыв.
— Ты всё? — повёл тёмной бровью, — остыла?
— Ты пожалеешь обо всём, Гордеев. Я клянусь, что заставлю тебя пожалеть, — обогнула свой автомобиль, приближаясь к электронному замку, и прижимая к дисплею большой палец.
— Я тебе верю, — кивнул, пристально наблюдая за ней из-под насупленных бровей.
Даниэла спешно забралась в машину и, не произнося больше ни слова, хлопнула дверью. Сдала назад, подбирая удобный для себя угол, и въехала во двор своего дома.
Егор не торопился покидать опустевшую улицу. Дождался, когда ворота за ней закроют ему обзор, и некоторое время задумчиво пялился на небольшую вмятину, что оставила морда Вити на капоте его авто.
Достал сигареты и, закурив, поднял голову, выискивая на небе хотя бы одну звезду. Но их не было. Он и забыл, когда в последний раз их видел. Или же просто не обращал внимание. Хмыкнул себе под нос, позволяя далёким воспоминаниям ворваться в опухшую от мыслей голову.