И ждал.
Сам не знает, что именно.
Но ему казалось, что в её маленькой головке зреет какой-то план. А это было совершенно не к месту. Она должна сидеть тихо. Желательно, даже не напоминать о себе.
Или напоминать...
Он бы многое сейчас отдал, чтобы увидеть её. Пропустить через себя ненависть, которой она его окатывает при одном взгляде. Проглотить её яд. Смаковать его.
— Точно нормально? — интересуется Тимоха, когда Егор садится рядом на пассажирское сиденье, — в больничку не нужно?
— Прикалываешься? — гнёт уцелевшую в поединке бровь и усмехается, — только там меня не хватало.
— Ну, по голове тебе не хило прилетело! Я, если честно, так и понял, с чего вдруг ты снова в бойню полез? Если тот парень очухался, то это не значит, что можно расслабиться, Гор.
— Ты мне мамочка? — огрызнулся парень, чувствуя, как с его лица сползает ухмылка.
— Нет! Просто тебе высовываться сейчас не следует, Гора...
— Бля, Тим! — Егор потёр переносицу, надеясь, что это прогонит головную боль. Возможно, у него сотрясение. Но сейчас это было совсем неважно, — просто отвези меня домой. Лады?
— А что твои предки скажут?!
— Ничего, — отмахнулся, не в силах больше думать ни о ком. В башке только Ксенакис. Он не может уловить её присутствие по соседству уже третий день. Долго она прятаться будет? Что у неё в голове?
— Да, конечно... — не унимался Тима, — посмотрят на твою рожу, и скажут, что всё заебись!
— Они сегодня утром смотались в долгожданный отпуск. — опустил затылок на мягкий подголовник, — Так что, поехали уже.
...
Смотря на алеющую кромку леса вдалеке, Дани опустила подбородок на колени и тяжело вздохнула. Наверное, если бы не злость, скопившаяся под кожей, она бы сошла с ума.
Она с трудом смотрела маме в глаза. Открывала рот, чтобы задать вопрос, душащий её третьи сутки, но замолкала на полуслове. Она не могла. У неё просто не поворачивался язык. Что спросить?