Знал бы я тогда…
Но не знал. И обратил внимание на компаньона, только когда он выбрался из крепости на поле и бегом кинулся ко мне, презрев марклейскую степенность.
Шагов с пятидесяти он закричал, сложив руки рупором:
– Гош! Кирах захвачен!
Сая бросилась к нам навстречу. Единственная, оставшаяся на свободе.
Нираг спрыгнул с седла и обнял её. А я слушал. И ощущал, что проваливаюсь в бездну. Потому что две сотни бойцов за моей спиной не значат ничего.
Моя мама, Мюи, Настя, наши дети захвачены в заложники.
Я допустил дикую, фатальную, абсолютно непростительную ошибку. Превратив своё глейство и глейство Клая в мощную крепость, допустил пребывание внутри множества случайных людей и не учёл, что среди пришлых могут оказаться не только торговцы и их охрана.
Кроме того, мой враг, выманив меня к Фируху, совершил нечто немыслимое даже по меркам Средневековья. Он сговорился со степняками. Те пригнали более трёх сотен человек, оставшихся после мелиорации на Оранжевой реке – хрымов и третью расу. Выстроили их у лесополосы с верьями и спустили на несчастных каросских волкодавов! Бедолаги, спасаясь от их клыков, хлынули к деревьям…
Читал, что ровно также нацисты во Второй мировой загоняли заключённых из концлагеря на минное поле.
Верьи пресытились, сожрав одномоментно не менее двухсот душ. И степняки беспрепятственно прорвались внутрь.
Сая закончила и теперь только беззвучно рыдала, уткнувшись в мужа.
Мы стояли около северных ворот. На меня смотрели двести пар глаз. Недоумённо суетился Бобик: почему медлим, хозяин?
А я – не железный. Не научен держать удар, когда в один миг подло забирают абсолютно всё: семью, дом, дело…
И насрать, как выгляжу в глазах окружения. Сполз с Бурёнки, опустился на траву.
Не могу…
А надо.
И я снова в седле.
– Нираг! Бери Саю на своего кхара. Едем в Кирах.
Хоть уже не успеем до темноты.