– Зная об этом, мы вывели всех, проживавших в посаде. У нас около тысячи бойцов. Для вылазки – мало. А для обороны при штурме? Не знаю… Четверть века не было войны, стоял мир. Четверть века Монкурх не воевал. Да и раньше – чтоб враг дошёл до города, не знаю такого. Если возьмут его… Сарр! Что я оставлю сыну? Трон без державы?
– Город даже не начали штурмовать, сир, – осторожно заметил его собеседник.
– Да. На стойкость его защитников вся надежда. Но если кароссцы ворвутся за стену, никаких наших сил не хватит, чтоб их остановить. Главное, мы спасли посад. Там ничего ценного.
Бросив трубу, король двинулся вниз. Его меч колотил по каждой ступеньке бесполезной погремушкой.
Когда монарх вышел из башни, с юга донёсся свист, потом звук негромкого удара. Взлетев на ближайшую стену, король увидел ошибку Сарра. Учёный промахнулся с предположением, что осадные орудия приблизятся. На самом деле баллисты не покатились к дворцу и крепостной стене. Они начали бить с места. Огненные молнии понеслись к посадам. Ветер дул с их стороны. Центральную часть столицы через четверть часа затянуло дымом.
Бессмыслица! Под прикрытием хибар атакующие могли бы идти к подножию холма. Теперь им придётся наступать среди чадящих пепелищ, в открытую.
Мясник из Мульда, не имея сил устроить блокаду и осаду, просто демонстрирует жестокость.
Посмотрим, что из этого выйдет.
Мне снятся эротические сны. Я лежу на нашей огромной кровати в Кирахе и наблюдаю. Мюи раздевается. Медленно и словно не замечая меня. Гладит себя ладошками по упругим грудкам.
Её соски набухают. Она ведь тоже думает обо мне. Возбуждается. Но всё равно делает вид, что не видит мужа.
Изгибается. Поднимает руки вверх, словно на утренней гимнастике. Совершенно нагая. Грудки тоже поднимаются, но я уже опускаю глаза ниже, к треугольнику рыжих волос на лобке. Здесь не бреют интимную зону, я привык. Даже нравиться стало – естественностью.
Практически уже не могу сдерживаться. Готов броситься на Мюи, но она опережает!
Кидается с разбегу. Делает мне больно, ей больно самой, но это такая чушь… Предварительные ласки не нужны. Мы и без того оба настолько накручены, что дополнительного возбуждения не надо, разорвёт обоих. Я развожу ей ноги…
И просыпаюсь. Мой гусар очнулся раньше меня, вытянулся во весь рост, подняв одеяло, и навеял грёзы из разряда «детям до шестнадцати не смотреть».
Мюи в шатре нет. Я один. Разве что Бобик, свидетель наших альковных сцен в Кирахе, похрюкивает во сне. Иногда перебирает лапами, точно бежит. Что ему снится – сучка, готовая спариваться, или украденная с кухни половина окорока, мне не ведомо.
Зато знаю другое. Мне тут не место. Оно с женой. С сыном. С родителями. С хрымами, вполне притерпевшимися к сатрапу-глею. Точно не здесь, в сотнях мер от Кираха, на чужой и совершенно не нужной войне.
В привычные звуки лагеря вплетается скрип. Сначала медленный, словно тянут кота за хвост. Потом – вжик! Не до конца стряхнув мирный сон, через минуту врубаюсь: работают баллисты. Где-то рядом. Сначала натяжение, потом звук «спускаемого курка».
Стоп! До крепостной стены не менее тысячи шагов. Метров восемьсот-девятьсот. Никак не добить отсюда, это же не РСЗО «Град» или хотя бы миномёт. Во что они пуляют?
Натянув только сапоги и шаровары, в одной сорочке сверху, выскакиваю из шатра. С утра пораньше баллисты мечут зажигалки в деревянный пригород. Трущобы бедняков и домишки малость получше, принадлежавшие более зажиточным, покорно пускают дымок. Дальше загудит большой общий костёр. «Освобождение» пришло, если кто не понял.
Надеюсь, это не Хатынь. Мы припёрлись ещё вчера. Даже самые ленивые из недоосвобождённых должны были понять: тикай или трындец. Времени на сборы и побег отводилось около суток.