Глава 14. Кое-что о том, что у судьбы есть чувство юмора
Вид парней не выражал ничего хорошего. Центральный был здорово меня крупнее, но голова при этом была какой-то мелкой, как будто у ребенка. Из-за этого вид у него был карикатурным. Именно так газетчики рисуют уличных хулиганов — широченные плечи, кулаки больше головы, а сама голова больше похожа на какое-то недоразумение. В иной ситуации я бы даже посмеялся.
Двое его приятелей выглядели не столь внушительно. Обычные нескладные подростки, у того, который справа, начали пробиваться редкие усишки, а тот, что слева — самый мелкий, с обезьяньими ужимками и цветущим всеми оттенками фиолетового и зеленого синяком на всю правую половину лица.
— Что-то я тебя тут раньше не видел, нда? — гнусаво проговорил главный. Он жевал что-то коричневое с открытым ртом, и от этого его речь была еще более невнятной. — Чьих будешь, белобрысый?
Двое его прихлебал приняли высокомерные и угрожающие позы. Ну, как это видят подростки, конечно. Ссутулились, выдвинули вперед головы и сунули руки в карманы не подходящих по размеру штанов.
— В аптеку пришел, — относительно миролюбиво сказал я. — У бати пилюли кончились. А тут закрыто еще. Думал, подождать.
— Ты не слышал, что я спросил, сучок, нда? — главарь остановился в паре шагов от меня. — Из какой конуры ты выполз?
— Блаженный что ли? — тот, что с усишками, длинно сплюнул на тротуар. — Так тебя на цепь надо посадить, а то покусаешь еще кого.
Все трое заржали. Обезьяна с синяком тоненько и визгливо, главарь — низким подрыкивающим баском, а усатый — заикающимся козлиным блеянием.
— Живешь ты где, спрашиваю? — медленно, проговаривая по буквам, сказал главарь.
— На двенадцатой линии, — соврал я.
Никаких сомнений в том, что происходит, у меня не было — мелкие шакалята возвращались с ночного промысла. Карманы топорщатся, чем-то набитые доверху. Лица бледные и уставшие.
— Знак покажи! — потребовал главный.
— Что еще за знак? — спросил я.
— Брешешь, не живешь ты на двенадцатой! — заявил он. — Это залетный какой-то, братва. Аптеку Брюсов хочешь выставить, нда? А ты знаешь, что она под нашей защитой?
По их лицам было понятно, что все равно, что я отвечу. Бесполезно даже пытаться решить вопрос дипломатически, в чем-то их убедить или как-то договориться. Можно было либо вступить в драку и победить, либо убежать. Любой из вариантов плох. Первый — потому что я бродил сейчас по тонкому льду касания к судье, которую могу изменить. И то, что у меня в планах и мыслях не было вредить Прошке Брюсу, вовсе не означает, что эти трое шакалят — не орудие рока, и у одного из них в сапоге не спрятано шило, которое он всадит мне в печень просто из баловства. Потому что может. Потому что я для этих троих — такой же шакаленок, претендующий на их охотничьи угодья. Разрешенная добыча.
— Как-то ты для защитника-то рожей не вышел, — сказал я, незаметно разминая пальцы за спиной.
— Чего?! — белесые брови-щеточки на маленьком лице главаря взлетели вверх от изумления.
— Сопли подбери, вот чего, — огрызнулся я. — Защитник нашелся. К мамке беги под фартук, детский сад, штаны на лямках!
У главаря лицо стало такое, словно вот-вот из ушей пойдет пар. Он побагровал, сжал кулаки и бросился на меня. Бестолково бросился, просто с расчетом сбить с ног и забуцкать уже поваленным. При его весе план неплох, конечно. Но от его броска я ушел, потому что чего-то подобного как раз и ожидал.