Весенние ливни

Спала Лёдя неспокойно. Что-то душило ее, наваливалось на грудь. Со всех сторон надвигалась чернота — плотная, чадная. Хотелось вскочить, закричать, но ни сил, ни голоса не было. И это страшно мучило.

Временами из черноты выплывало лицо парня в кепке без козырька или его друга — удручающее, с нагловатыми глазами, какие бывают у непреклонных, упрямых людей. То мерещился презрительно кривившийся Кашин. Лицо начальника цеха росло, приближалось почти вплотную, и его нельзя уже было видеть всё. Объятая страхом, Лёдя упиралась руками в подбородок Кашину и, стиснув зубы, пыталась оттолкнуть от себя, но это не удавалось.

— Мама! — шепотом, который чуть прорывался сквозь какую-то препону, звала она.

Но приходила не мать, а Юрий. Он помогал Лёде встать, прикрывал ее пиджаком, угощал леденцами и нашептывал ласковые слова. Затем откуда-то появлялся отец. Был он, как и сегодня, в рабочей робе, в широкополой войлочной шляпе с синими очками. Кашин и Юрий пропадали. А отец брал Лёдю за руку и, как маленькую, вел мимо формовочных машин и вагранок к плавильной печи. В печи напряженно гудело, потрескивало, под потолок от нее поднимались багрово-молочные клубы дыма. Из завалочного окна вырывалось злое красноватое пламя и вылетали стремительные искры.

— Гляди,— говорил отец.

Подъезжал тельфер с неуклюжим раздаточным ковшом. Отец — уверенный, сильный — крутил штурвал, плавильная печь таинственно накренялась, и из ее летки по желобу в ковш лилась мерцающая, как расплавленный жемчуг, лава, а из ковша навстречу ей, напоминая салют, взлетали золотые хвостатые звезды.

— Видишь,— объяснял отец,— какие они крупные и как рассыпаются веером. Значит, всё в порядке. А если б были маленькие и вырывались вверх кучно, значит в металле недостает кремния. Замечай!

Налетал ветер, чернота сызнова окружала Лёдю, и опять являлись Кашин с обиженным парнем в кепке без козырька. «Прокоп, Прокоп!» — не зная, как быть, повторяла его имя Лёдя звала на помощь мать, Юрия.

5

С чего это у них началось? Скорее всего с шутки.

Михал купил дочери подарок — карманный пульверизатор. И вот случилось так, что однажды, перед выпускными экзаменами, возвращаясь со встречи с представителями разных профессий, Юрий и Лёдя пошли вместе. Возле калитки,— Шарупичи тогда еще жили на старой квартире,— как и полагается, Лёдя с Юрием немного постояли, а на прощание она, балуясь, обдала его душистыми брызгами. Юрий засмеялся и пошел домой, ощущая нежный, весенний запах.

Духи оказались устойчивыми, и с тех пор, как только он надевал выходной костюм, запах напоминал ему калитку у дома Шарупичей, Лёдю, ее заливистый смех. А напомнив, заставлял думать, манил, обещал неизведанное. В воображении вставал Лёдин образ — тонко очерченное лицо с большими, чуть удивленными глазами; тяжелая, перекинутая через плечо коса (из тех, что опеты в песнях); стройная, неожиданно оформившаяся фигура. И тогда хотелось видеть Лёдю, глядеть на нее. Она стала сниться обольстительная, недосягаемая. Она начинала мучить.

В отношениях с девушками Юрию недоставало непосредственности, простоты. Нет, по характеру он не был стеснительным или робким, но его пугала даже мысль о возможной неудаче. Как это ему, Юрию, да придется краснеть из-за чего-то? Как это он окажется в дураках? Уж лучше, чтобы всё оставалось по-прежнему — как было.

И еще одно сдерживало Юрия. Самолюбивый, он часто сомневался и не доверял себе. Ему казалось, что у него ничего не выйдет и он будет выглядеть недотепой. Он боялся, как бы в нем не разочаровались. Считая себя не хуже Севки Кашина, завидовал ему: Севка уверенно, бесцеремонно держался с девушками, честил их подряд как распусниц, но ему, вопреки логике, почему-то везло.

— Ты попроще, попроще с ними,— поучал тот Юрия.— Они любят нахалов.

Но Юрий не мог: мешали сомнения и самолюбие.

С выпускного бала они с Лёдей опять пошли вместе. Так же, как и тогда, остановились у калитки. Но она оказалась запертой. Желая показать свою прыть и сделать для Лёди приятное, Юрий ловко перемахнул через забор и, прежде чем залаял Полкан, открыл калитку.

Собака кинулась за Юрием, но Лёдя успела перехватить ее и успокоить. Ночь была лунная, полная рассеянного мерцающего света. В белом маркизетовом платье с легкой шалью в руке, Лёдя и до этого казалась призрачной. Когда же она наклонилась к Полкану и снизу вверх глянула на Юрия, в глазах ее полыхнул зеленоватый, совсем русалочий свет.

Чувствуя, что растет желание дотронуться до девушки, Юрий подождал, пока та выпрямилась, и осторожно взял ее за руки выше локтей. Она не отстранилась, а, наоборот, подалась к нему, немного испуганно глядя на Юрия. Он бережно притянул ее к себе и, видя сияющие глаза, поцеловал в губы. Поцелуй ожег его, и горячая волна ударила в голову.

Думая, что они балуются, Полкан присел, гавкнул и поднялся на задние лапы. Лёдя ойкнула и, боясь, что он запачкает платье, отступила, замахала руками.