— Вообще-то это не дневник, а рабочая тетрадь, — уточнил Виктор.
— Ну мне-то можешь не врать, дорогой, — рассмеялся мистер Эвер Ив. — Скажешь тоже, «рабочая» — а работой у тебя, стало быть, являются сердечные муки и сентиментальность?
— Нет, я…
— Быстрее решай: ты согласен? Мне здесь уже не нравится. Становится прохладно… Так что?
Виктор молча кивнул, а мистер Эвер Ив улыбнулся и выдохнул колечко дыма, которое превратилось в часы.
Поморщившись, Виктор убрал руку и отступил от зеркала. В тот же миг его отражение вновь стало привычным и таким родным: сутулым и нескладным, как и сам Виктор. Оно стояло прямо напротив и чесало подбородок, копируя его действия.
— Что произойдет, если он освободится? — спросил Виктор, обернувшись к Скарлетт.
— Все самые худшие кошмары обретут плоть, — сказала та и утомленно потерла виски. — Ты ведь знаешь этих неугомонных Петровски? — спросила она и тут же сама ответила: — Конечно знаешь. Так вот, уж кто-кто, но они осведомлены о том, что начинает твориться, когда подобные твари пытаются выбраться в мир. Петровски и их дети… Их бедные дети…
Виктор вздрогнул, моргнул и проснулся. Мир снова был ярок и многоцветен. Но сейчас в нем появилось еще кое-что. Нечто, что делало мир
Глава 5. Потаенные Вещи Человека в зеленом
День был короток, как добрая память у ведьмы, и, когда городские часы на башне пробили семь вечера, стало совсем темно. Почти тогда же и прекратился ливший с обеда дождь — на радость толпе вышедших на охоту в город тварей.
С наступлением темноты Уэлихолн полностью перешел во владение монстров. Престарелые чудовища сидели в креслах-качалках и грелись у каминов, в то время как маленькие бродили по улочкам и заглядывали в каждую дверь, вынюхивая, высматривая, выпрашивая, требуя гостеприимства…
Когда дождь закончился, поднялся ветер. Он принялся трепать одежды странных существ и начал биться в стеклянные стенки фонарей, которые те держали за цепи в руках. Злой ветер обрывал последние листья с деревьев, словно гнусный мальчишка, и сбрасывал их на головы прохожим. Он хохотал и выл, забирался в дымоходы, проскальзывал на кухни и в гостиные домов.
Сотни фонарей разгоняли темноту, светились едва ли не все окна в городе, а от злобных ухмыляющихся тыкв с горящими глазами и кривыми ртами некуда было деться: они стояли на подоконниках, у входных дверей, на витринах лавок и кафе, даже на желобах водостоков — и как туда-то забрались?! Вся эта рыжая иллюминация делала Уэлихолн похожим на иллюстрацию в какой-нибудь сказочной книге, но при этом никто не замечал, что прямо за чертой города, где начинались вересковые пустоши, тьма была совершенно беспросветной и будто наваливалась на дома, как черный, вязкий прилив.
Улицы стали напоминать огромное кладбище, раскинувшееся между домами, — прямо на тротуаре, на дорогах, на мостах и даже на лестницах выросли надгробия, на которых не было имен, лишь даты: 1735, 1604, 1563, 1562, 1542… Года сожжения самых известных ведьм.
Но сейчас все эти ведьмы будто бы восстали из своих могил. Город захлестнуло нашествие людей в широкополых остроконечных шляпах и с метлами в руках. Как и монстры, они бродили по улочкам города поодиночке или группами, накладывали заклятия и безумно хохотали. Уэлихолн наполнился ведьминским смехом, ему вторили скрипки и крошечные оркестры, играющие на каждом перекрестке. Праздничная радиотрансляция звучала из всех автомобилей и всех входных дверей, то и дело открывающихся навстречу гостям.
На главной улице установили «ведьмины весы» — громоздкое сооружение, представляющее собой две дощатые площадки на тросах. Подле весов стоял старый мистер Тоугрим, обычно шеф полиции, но сегодня — городской инквизитор. Он был облачен в бурую монашескую рясу, подпоясанную ветхой веревкой, и капюшон с пелериной. На груди у него висела дощечка с приколоченным к ней указом, в котором ему давалось право стегать любого, кто не пройдет испытание и окажется ведьмой. В руках городской инквизитор сжимал плеть с девятью хвостами.
С хриплым рыком «Выявим ведьму! Выявим ведьму!» мистер Тоугрим загонял прохожих на одну чашу весов, а на другую взваливал громадные чугунные гири. Ведьма не могла весить больше, чем весили гири, поскольку считалось, что тяжелая женщина не может подняться в воздух на метле — так что плеткой получали почти все…
Мимо «ведьминых весов» медленно проехал, насилу пробираясь через толпы угрожающе скалящихся и рычащих монстров, желтый таксомотор. Сидящая на заднем сиденье пассажирка в великолепном платье и шляпе с вуалью снисходительно усмехнулась, глядя в окно на мельтешение городского инквизитора.
«Святая наивность», — подумала она.