«Я здесь, в Черном городе. Заперт. Но неужели я был так уж свободен там, в сером и блеклом мире?»
Он приблизился к Саше. Та поглядела на него снизу-вверх так искренне, так… по-настоящему…
«Я тебя нашел…»
Он склонился к Саше. Саша потянулась к нему.
«Я…»
Губы коснулись губ.
«Счастлив».
Поцелуй длился всего мгновение или целую вечность, но Виктор и не заметил, как он оборвался и перерос в объятия. Виктор чувствовал, как бьется испуганное и влюбленное женское сердце — стучит в его жилетку. Он чувствовал слезы на своей шее.
«А мистер Ив, мерзавец, не так уж меня и одурачил. О, если бы он только знал, как продешевил, съел бы собственные локти с досады!»
Виктор вдруг почувствовал небывалое облегчение, появившееся совершенно неожиданным и странным образом. Он откуда-то понял, что ему больше не нужен его дневник. Да-да, конечно, он понимал, что это не просто рабочая тетрадь, а место, в которое он изливает безысходность… Мысли стали ясными и понятными — для него просто небывалое дело, — чувства и страхи перестали мешать.
«Как жаль, что зазеркалье поглотило нас, а все выходы превратились в щели и… Щели…»
Виктор вздрогнул. Саша почувствовала и отстранилась:
— Что такое? — спросила она испуганно.
— Мистер Гласс! — Виктор поглядел на Зеркало, который в эти мгновения зачем-то полировал рукавом пустоту внутри рамы.
— Что еще такое? — проворчал Лукинг Гласс. — Неужели нельзя потратить оставшиеся крохи времени, не знаю, на объятия? Зачем тратить его на пустую болтовню?
Виктор не придал значения этому показному недружелюбию.
— Вы сказали так: «Все выходы превратились в щели». Что вы имели в виду?
— Что нам отсюда не выбраться — разве не ясно?
— Простите мое занудство, но я хотел бы уточнить кое-что. Щель подразумевает проход. Маленький, с игольное ушко, быть может, но все же проход. Бесконечный Коридор в моей спальне в Крик-Холле не может послужить выходом так же, как до этого стал входом?
Зеркало издал тяжелейший вздох из всех, на какие только, должно быть, был способен.