От вида отца меня невольно бросило в холодную дрожь; захотелось зарыться под землю, выполнить его приказ и избавиться от этого давления. Но пока я, в силу того что не мог контролировать своих же эмоций, мог лишь делать то, что сделал бы «я» прежний.
— Снова рыдаешь, словно бесхребетная шлюха? Я, кажется, сказал тебе пройти внутрь, — лицо старика не предвещало ничего хорошего.
Я, вытирая слёзы, всмотрелся в него. Ошибки быть не может; ссадины, порезы, кровоподтёки… кажется, он только после тяжёлого сражения.
— Мне долго ждать? — он вновь скользнул по мне глазами.
За всю свою жизнь я жалел лишь о двух вещах. И самой первой из них было то, что я убил отца позже, чем должен был.
Второй — что не смог защитить Нейлу и Феликса от силы Богов.
Ни слова ни говоря, я встал на подрагивающие от слабости ноги и направился следом за ним.
…комната за массивной дверью была погружена в полутьму — её освещал свет одной керосиновой лампы. Впрочем, даже этого тусклого света хватало, чтобы вспомнить: какое здесь произошло сражение.
Тёмный орден против Павшего. Сражение двух никчёмных группировок, что считали себя аристократами.
Как же я был наивен тогда… думал, и впрямь сражаюсь за что-то святое. А по итогу…
Обшарпанная мебель была в беспорядке разбросана по углам — как и человеческие тела со следами увечий. Повсюду кровь членов Тёмного ордена — куда же без неё… алая жидкость преследовала меня чуть ли не с пелёнок.
Девушка, совершенно обнажённая, сидела в тёмном углу. Она слабо подрагивала, но скорее от шока, нежели от холода; было видно, что она напугана и держится из последних сил, чтобы не заплакать. На её теле — тоже следы «недавнего сражения».
Отец с грохотом захлопнул дверь за моей спиной.
— Страшно? — его голос звучал сухо и отрешённо. — Ну конечно.
Подойдя к одному из трупов, отец наклонился — и выдернул из ещё не успевшей до конца окоченеть плоти длинный нож. Я начинал вспоминать этот день… этот жуткий день, когда я выполнил его первый нездоровый приказ.
…сейчас этот нож окажется в моих руках, не так ли?
— Знаешь, чего никогда не могла сделать твоя мягкотелая мать? — лицо мужчины скривилось в презрительной гримасе.
Я смотрел ему прямо в глаза. И уже минуту, как понимал, к чему всё идёт. Сомнений нет, всё повторяется в точности, как это уже было когда-то…
Вот только проживал я эти дни много… очень много лет назад.
— Она никогда не могла воспитать тебя, — разогнувшись, отец принялся вытирать лезвие о тряпку — методично, холодно. И даже жутко. — Воспитать не как плаксивую шлюху, а как мужчину…