Высушиваю волосы полотенцем, заматываю их в него жгутом и надеваю любимую пижаму. Брючная розово-серая с милахой медвежонком, она мне давно коротка – это уже не штаны, а бриджи, – но менять на другую наотрез отказываюсь. И родители, и бабушки-дедушки, и даже подруги, которым доводилось видеть меня в пижаме, дарили мне новую, ошибочно полагая, что она мне нужна, но я упрямо ношу свою старенькую. Спать я в ней все равно не сплю, используя, скорее, как банный халат или домашнюю одежду.
Заходя в комнату, слышу приглушенную мелодию звонка на телефоне, привычно покоящемся под подушкой. Мысленно удивляюсь, кто может звонить в столь позднее время, и с любопытством смотрю на дисплей – Вика. Удивление усиливается – за два с половиной года тесного общения ночью она еще никогда мне не звонила. Нажимаю "ответить", успевая при этом заметить в строке уведомлений галочку неотвеченного вызова – этот звонок явно не единственный. Видимо, пока я зависала в ванной, Виктория не первый раз пытается до меня дозвониться.
– Алло, – говорю почти шепотом – Алиска не услышит, но вот родители могут вполне, пусть и из другой комнаты. Звукоизоляция в новых домах так себе.
На том конце слышу громкую музыку, гулкий шум на ее фоне и чьи-то рыдания.
– Кииииир, – всхлипывает Вика в трубку, едва не оглушая меня. – Кир, что мне делать? Как он мог, Кир?
– Кто мог? Что случилось? – из-за шума в ухе и беспокойства за ревущую подругу, я машинально повышаю голос.
– Я же… – рыдания. – А он пришел и… – снова рыдания. – Даже не разобрался. Я же ничего… вообще!
– Вика, – я начинаю терять терпение, – если ты хочешь, чтобы я что-нибудь поняла, прекрати ныть и говори по существу.
– Можно я приеду к тебе? – подавив судорожные всхлипывания, спрашивает она наконец.
– Куда ко мне? – опешиваю я. – Домой? Ты на часы смотрела? Уже ночь вообще-то, и у меня все спят.
– Пожалуйста, Кир. Мне некуда идти. Меня отец из дома выгнал. Опять сорвался и… – она снова начинает рыдать.
Я понимаю, что значит "опять сорвался" – отец Вики военный подполковник с жесткой внутренней дисциплиной иногда сходил с катушек и на некоторое время уходил в себя, но не один, а в компании со старым добрым Джеком. Для меня это всегда было дикостью. Мы все знали Свяжина Всеволода как красивого статного мужика, образованного и ориентированного на молодежь – с Викой и ее младшим братом он всегда вел себя на равных. Сильно не баловал, но и в ежовых рукавицах не держал, позволяя больше, чем обычно позволяют родители подросткам, включая моих. И в то, что время от времени этот идеальный мужчина и отец может так опускаться, поверить было трудно. Это случалось нечасто, но все же регулярно, и в такие дни Вику мне было искренне жаль. Хотя она чаще всего относилась к этому философски и даже умудрялась извлекать из отцовых запоев выгоду для себя. Он давал ей деньги и забывал об этом, на несколько дней они с братом были предоставлены сами себе, и, приходя в себя, отец первое время чувствовал себя виноватым и ни в чем им не отказывал.
Поэтому я крайне удивлена, что он мог выгнать дочь из дома и даже не сразу ей верю.
– Как это выгнал?
– Ну как выгоняют? Вытолкал за дверь, – моя непонятливость выводит одноклассницу из себя и она даже перестает рыдать.
– А ты где?
– В такси еду. Я уже вообще-то в твоем районе. Говори адрес.
Ошарашенная ее напором, я не возмущаюсь и не возражаю, послушно назвав ей свой адрес, Вика повторяет его за мной, видимо, для водителя, и через минуту сообщает:
– Будем через шесть минут. Захвати деньги, не знаю, на сколько я тут наездила, – и обрывает разговор.
Пару минут я в замешательстве стою посреди своей комнаты, потом резко отмираю и бегу в спальню родителей. Подхожу к широкой кровати с маминой стороны – такие вопросы нужно решать только с ней – и тихо зову ее.