Пламя моей души

22
18
20
22
24
26
28
30

За ночь ветер нагнал туч, и текли они по небу теперь непроглядным кудлатым туманом, что спускал свои щупальца, казалось, к самой стене детинца да путался в кудреватых кронах сосен вдалеке. Как бы не было дождя...

Вышла провожать сестру Вышемила, отчего-то печалясь сильно. Да она, как Леден уехал, и вовсе потускнела, словно застыла в ожидании его возвращения. И больно было видеть её такой, зная, что младший Светоярыч никогда не сможет подарить ей того тепла, которое она заслуживала. А сестрица глупая, восторженная, только страдать будет, что не любит он её так как она — его. Вообще не любит.

Зимава обхватила личико Вышемилы ладонями, погладила по щекам, заглядывая в безмятежные глаза её, словно пасмурной дымкой теперь заволоченные.

— Хоть ты возвращайся скорее, — пролепетала сестрица. — А то без тебя, без него мне здесь совсем худо будет.

Тут же в груди словно шипом укололо. И сейчас не могла обойтись без того, чтобы Ледена помянуть!

— Да что ж ты… — заговорила она с укором, но постаралась злобу в голосе унять. — Что он сделал такого, что ты маешься о нём постоянно?

Приподняла лицо её, чтобы на неё посмотрела сызнова — и вдруг — поняла всё. Всё до единой мысли сестриной, нехитрой. И то, как зарделись щёки Вышемилы, лишь выдало её пуще.

— Люб он мне, — выдохнула девчонка. — Вся ему принадлежу. Вся без остатка. Потому и жду. Вернётся ко мне обязательно — обещал. Но как вытерпеть?

— Стало быть, подол уж задрала перед ним, — Зимава покачала головой, почти задыхаясь от гнева, но сдерживаясь. — Ну и глупа же ты.

— Не глупее тебя, — запальчиво фыркнула та.

И даже рука зачесалась пощёчину ей дать хорошую. Но не на людях же.

— Отец не рад будет, — она поразмыслила чуть. — Вернусь — и домой поедешь, как миленькая. В Логост. Хватит, нагостилась на свою и мою голову.

Она повернулась и пошла прочь, оставив Вышемилу давиться подкатившими слезами. Потеснила в повозке Оляну, которая вместе с ней ехала, и скоро покинула детинец, окружённая кметями Доброги и воинами Эрвара.

Давно уж она не выезжала из детинца так далеко. Даже отец с матерью сами наведывались в Велеборск — к Бориле, да и погостить по-родственному. А она, оказывается, всё это время город и не покидала. Кружили заботы домашние да вокруг Радана, который рос так быстро. А как случилось посажение на коня — так и вовсе не заметила, как зимы одна за другой вьюжили.

И вот теперь поездка эта в удобной повозке, на скамье, усиленной мягко шкурами, казалась чем-то настолько необычным, что только по сторонам головой вертеть и остаётся. Ехал рядом верхом Эрвар, не смотрел почти на Зимаву, да она всё равно его взор ощущала. И в эти мгновения начинал вдруг гореть на губах поцелуй вчерашний. Неловко становилось и томно в груди, словно непотребная тайна какая теперь их связала. Такого даже с Чаяном она не испытывала. Там всё было так, как должно, как хотела она и представляла себе. А тут — не знаешь, что и делать теперь, куда глаза прятать от него, ведь кажется, что все непременно замечают её смятение.

А потому всё ярче пыталась она представить себе встречу с сыном долгожданную. Верно, он вырос хорошо за эти седмицы. Так было без него тоскливо, всё казалось, что выбежит откуда, раздастся во дворе или в хоромах его звонкий голос. Да после гибели отца он, конечно, сник сильно, всё поверить не мог. А после… после его просто забрали, словно оторвали часть души.

Хотелось добраться до Калиногоста поскорей. И путь туда лежал недалёкий, а казалось, что дни тянутся больно уж долго. В других весях, где останавливаться приходилось, немногие узнавали в Зимаве княгиню — да то и хорошо было. Любопытства людского она и не вытерпела бы теперь.

Как ни пыталась она время торопить, а показались очертания изб Калиногоста через столько дней, сколько нужно. Тогда бы Зимава и сама не отказалась на облучок сесть и скорее припустить до погоста, но пришлось терпеть, как с должной степенностью все доберутся до дома старосты местного Алкуна, который гостей, названных Чаяном, уж ждал, верно, давно.

Оказались глазастыми калиногостцы: как остановилась повозка у большой старостовой избы, он уж на пороге сеней встречал — доложили. Разулыбался, вышел к калитке самой, открыл ворота вместе с одним из своих отпрысков, в котором почудился даже на миг Радан — Зимава аж вздрогнула.

Помог Эрвар сойти на землю — а староста уж тут как тут. И жена-то его уже из избы выглядывает, поправляет платок, чтобы перед княгиней не совестно было за небрежный вид.