Два года спустя ту же шутливую награду получил Тео Грей из американской компании Wolfram Research (штат Иллинойс). Он создал модель периодической таблицы химических элементов в виде обычного стола. На его столешнице изображена вся периодическая система в ее длиннопериодном варианте. Под каждым символом химического элемента расположен маленький ящик, в котором находится образец данного элемента в его природном состоянии. Вероятно, такой оригинальный вариант таблицы автору подсказало само слово «Table», которое, как известно, переводится и как «таблица», и как «стол».
Счастливым обладателем тринадцатой по счету премии стал японский ученый Юкио Хиросе из Университета Канадзавы за исследование одной статуи в его родном городе. Она замечательна тем, что на нее никогда не садятся птицы. Хиросе предположил, что все дело в химическом составе скульптуры, который действует на птиц подобно тому, как аэрозоли инсекторепелентов отпугивают комаров.
В 2004 году Ig-премия досталась о британскому отделению «Кока-Колы» за «передовые технологии», использованные для преобразования воды из Темзы в минеральную воду. Выпускавшаяся компанией минеральная вода Dasani, как признало руководство Coca-Cola, разливалась в бутылки из водопроводного крана, а ее минерализация достигалась путем добавления чрезмерного количества солей.
Награду в области химии в 2005 году разделили Эдвард Касслер и Брайан Геттельфингер из Университета Миннесоты. Они выяснили, в какой среде пловец движется быстрее — в воде или в сахарном сиропе. Оказалось, что скорость плавания одинакова в обеих жидкостях.
Премию 2006 года получила группа испанских ученых — Антонио Мале, Хосе Джавьер Бенедито, Хосе Бон из Университета Валенсии и Кармен Росселло из Университета Балеарских островов Пальма де Майорка. Награду им принесло исследование зависимости ультразвуковой проводимости сыра «Чаддер» от температуры.
В 2007 году «почетная» награда по химии заслуженно досталась японскому исследователю Маю Ямамото из Международного медицинского центра. Она стала двенадцатым представителем Страны восходящего солнца, получившим эту премию. Так был отмечен разработанный ею способ извлечения ванилина и других ароматизаторов из коровьего навоза. Эта работа лишний раз подтвердила, что современные химики могут сделать конфетку из чего угодно.
Наконец, в 2008 году премию разделили две интернациональные группы исследователей. Первая, в состав которой вошли представители Пуэрториканского университета, Центра по изучению рождаемости в Новой Англии (США), Высшей школы медицины в Бостоне и Гарвардской медицинской школы, получила награду за обнаружение ярковыраженного спермицидного действия популярного напитка Соса-СоЫ. Их тайваньские оппоненты были отмечены за аргументированное опровержение выводов американских коллег.
В число лауреатов «Игнобеля» вошел и один российский химик. Прав да, премию он получил по литературе в 1992 году. Так была отмечена потрясающая плодотворность члена-корреспондента РАН Юрия Тимофеевича Стручкова, сотрудника Института элементоорганических соединений РАН. С 1981 по 1990 год ученый опубликовал 948 научных работ. В среднем, как посчитали учредители «Игнобеля», по одной работе каждые 3,9 дня. Впрочем, его конкурентом может считаться француз Пьер Эжен Марселен Бертло, опубликовавший 2872 произведения. Отдельные годы для этого замечательного химика были особенно урожайными: ежегодно в свет выходило более ста статей — по две публикации каждую неделю! Несложно вообразить, каким был бы его ПРНД (показатель результативности научной деятельности), работай он в наше время! Кстати, многие из этих публикаций, как и работы Ю.Т Стручкова, считаются классикой химии. При этом следует учесть, что Юрий Тимофеевич руководил Центром структурных исследований, располагавшим самой лучшей аппаратурой и обслуживавшим многих химиков страны. Для определения структуры каждого соединения требовалось в среднем 2–3 дня, и такой же срок необходим для ее описания в соответствующей статье, активным соавтором которой являлся Ю.Т Стручков. Напомним, что его рентгеноструктурные исследования в 1997 году были отмечены Государственной премией Российской Федерации. Потому Юрий Тимофеевич Стручков должен был скорее стать не лауреатом Игнобелевской премии, а вместе с Марселеном Бертло войти в Книгу рекордов Гиннесса.
Ученые, как правило, — это веселые и остроумные люди. И пусть последние годы развития отечественной науки не давали много поводов для улыбки, химики, несмотря ни на что, продолжают шутить!
AD MEMORIAM
Лейтенант гвардии Возрождения
(Памяти
Наш замечательный историк и просветитель Н.Я. Эйдельман не раз говорил под настроение: «Ни один из моих героев не доживал до 60 лет. И я, вероятно, не доживу.» Увы, так и случилось. Уйму конфликтов, сопровождавших Перестройку в писательской среде, дядя Натан принимал слишком близко к сердцу. И оно не выдержало: в черном декабре 1989 года остановились сердца Н.Я. Эйдельмана и А.Д. Сахарова. Еще через два года не стало Л.Н. Гумилева. Перестройка России неумолимо пожирала своих провозвестников и мушкетеров.
С тех пор прошло 20 лет. Перестройка наша вроде бы завершилась — хотя оставила уйму нерешенных и пока неразрешимых проблем. Генералы последней русской революции быстро уходят в иной мир. Их места занимают лейтенанты — те, кто еще в 70-е годы слушал лекции Эйдельмана и Гумилева, делом помогал диссидентам первого призыва и нес свободное научное слово в среду российской молодежи. Кто-то преподавал в хороших школах вольную высшую математику или полузапретную отечественную историю. Другой читал в славном Физтехе или в диссидентском Архитектурном институте факультативные курсы, ликвидируя безграмотность наших лучших студентов в истории родной страны. Кто не мог этого делать (например, по отсутствию ученой степени) — тот порою ухитрялся создать Клуб Независимых Историков на колесах экскурсионного автобуса. Раз двадцать в год переменный коллектив из 30 или более интеллектуалов-москвичей постигал свою малую родину, высаживаясь в Зарайске или Коломне, в Загорске или Подмоклове, в Переславле Залесском или Волоке Ламском.
Все это выпало на долю Владимира Леонидовича Махнача (1948–2009).
Он вырос в блестящей и своенравной Второй школе — но хорошим математиком стать не сумел, а заурядным быть не захотел. Поступил на истфак МГУ — но не смог там специализироваться ни в новейшей истории России (там слишком был силен идеологический пресс), ни в русском Средневековье (там не было лидера, сравнимого с Ключевским или Веселовским). Оставался выбор между археологией и историей искусства (сиречь, краеведением). Янин или Казарновский: кто из них более ярок как проповедник (а не только исповедник) своей науки? Махнач выбрал краеведение: уж очень широко распахнуты ворота из этой ветви исторической науки во все прочие ее уделы! Отсюда и надо начинать, если хочешь стать историком-глобалистом.
Разумеется, студент Махнач не выслушал за все университетские годы ни одной лекции по педагогике. Оно и к лучшему: педагогом-волшебником он был по милости божьей. Зато перо у него было не бойкое: сделать себя писателем Махнач не сумел, не испытывая радости при потрошении конспектов своих лекций (диктофоны были еще очень плохие!) Единственной публикацией в журнале «Знание — сила» осталась статья «Первое сентября 1649 года» в серии «Один день века» — об открытии Земского собора, принявшего первую Конституцию России.
Зато чтец он был ненасытный: все нужные факты и мнения укладывал в свою память без конспектов. Так, он успел освоить и обдумать все книги Л.Н. Гумилева до первой личной встречи с мэтром в 1975 году — так что успешно выдержал нечаянный экзамен по Всемирной Истории и был принят опальным петербургским кумиром в негласную заочную аспирантуру.
Сто лет тому назад аспирантуру называли длиннее и точнее: «подготовка к профессорскому званию». К концу 70-х В.Л. Махнач вполне подготовился к этому званию путем приват-доцента полулегального Экскурсионного Университета и аспиранта у негласного академика Гумилева. Да вот беда: наша гласная Академия наук была не готова принять в свои ряды нераскаянных зеков — вроде Л.Н. Гумилева или Н.В. Тимофеева-Ресовского. То же относилось к их аспирантам: в СССР для них не было ни ставок исследователей, ни профессорских вакансий, ни соответствующих вузов! Непредвзятому уму ясно значение этого факта: либо наука в СССР обречена на увядание, либо обречен сам СССР. Свершилось второе: СССР развалился, зато подпольная научно-образовательная система вышла из подполья.
ebooksa