– Уважение к чужой жизни, сопротивление собственной природы убийствам...
– Я убивал много раз и ничего не чувствовал!
– А теперь груз отнятых жизней навалится на тебя и погребёт под собой. Каждое новое убийство будет ломать тебя.
– Ты пытаешься меня запугать, чтобы выторговать жизнь, Леймах. У меня нет ни единого повода тебя щадить.
И это верно. Лишние свидетели ни к чему, я буду настоящим глупцом, если отпущу его. Но почему тогда внутри так паршиво?
Вместо ответа старик раскинул руки, как крылья, показывая – вот он я, перед тобой. Чего же ты медлишь?
– Скажи, ты знаешь, как умерла моя мать? И не вздумай лгать, от ответа зависит твоя жизнь.
Когда дело было сделано, я вытер влажные ладони о рубаху и вновь вооружился.
Край небосвода мазнуло золотом – светает.
Сейчас я как никогда почувствовал единство с этим местом, в кругу зачарованных камней, утопая ногами в увядающей траве, врастая корнями так глубоко, как вгрызаются лишь самые старые деревья.
Ветер принёс влажный аромат подземных озёр и глины, которых здесь просто не могло быть. Я закрыл глаза на несколько мгновений, давая запаху окутать меня целиком, проникнуть в каждую пору.
С именем Моны на губах взмахнул рукой…
И затаил дыхание, когда в предрассветном мареве повис мерцающий разрез. Пока тот не успел растаять, я ухватился за край, рванул…
Сначала поддавалось неохотно, но вдруг что–то переломилось и пошло, как по маслу. Пот лился по лбу и выедал глаза, в висках колотилась кровь. Передо мной открывался проём – дверь, из которой хлестали огненные лучи.
Нет. Веры у меня теперь предостаточно.
И, вдохнув как можно глубже, я зажмурился и шагнул в этот обжигающий свет.
Исчез в нём.
Глава 31.
Бессонница стала мне подругой. Я была готова биться головой о стены, чтобы потерять сознание и провалиться в забытье, лишь бы не глазеть часами во тьму узилища. Но то ли чувство самосохранения останавливало, то ли обычная трусость.