Зверь-из-Ущелья. Книга 2

22
18
20
22
24
26
28
30

Ну же, Матерь Гор, если ты ещё не отвернулась от меня, подскажи, направь, покажи дорогу. Мне очень-очень нужно повидать Ольда!

Осторожно, будто касаясь невесомой драгоценности, я погладила выпуклый камень с прожилками слюды. Прикрыла веки. Эх, если бы я была уверена в том, что Ольд сейчас один, что его не охраняют – использовала бы врата, не раздумывая! Но ведь может получиться и так, что я ввалюсь в темницу прямо под взглядами охранников. И как потом выкручиваться?

Кровавый камень в очелье проснулся, а стена под рукой едва заметно нагрелась. Голоса гор ворвались в сознание подобно урагану, зашептали, закружили, окутали. А потом – яркая вспышка, мельтешение картинок – тёмный провал, решётка из хризоберилла, спящий человек на худом, линялом матрасе.

И я мысленно потянулась к самому сердцу самоцвета, к его сути, пропустила через своё существо тонкие зеленоватые нити, попросила послать больше образов. И камень откликнулся – позвал меня дальше, глубже под гору, в холодную тьму и тишину. Туда, куда не попадает даже случайный солнечный луч, где обречён состариться бедный Ольд, лишённый Дара, если раньше не лишится рассудка и не бросится в провал.

Радует лишь одно – его всё-таки не стерегут. Да и зачем сторожа, если с одной стороны крепчайшая решётка, а с другой – бездна. Может, попробовать врата? Ведь ногами я туда и до утра могу не дотопать. Надеюсь, что они не откроются где-нибудь над пропастью? Искатели не птицы, летать не умеют.

После недолгих колебаний, я всё же создала мерцающую золотом дверь. Кристаллы перемигивались так весело, будто успели по мне соскучиться – свет струился и разбавлял мрачную темноту, ласкал руки и лицо.

Цвет моих врат был янтарно-жёлтым, как свежий мёд. Я читала, что цвет Дара отражает характер искателя – что ж, мой мне вполне подходит, я всегда любила солнце. А вот врата матушки Этеры сияли пурпуром, словно кто-то выплеснул на камни ведро крови. И кристаллы в них росли не аккуратными букетами, а громоздились друг на друга, торчали в разные стороны и грозили изрезать любого, кто их коснётся.

Я невольно поёжилась и задержала дыхание. Пора… Надо отбросить лишние мысли, потом о Верховной подумаю, не до неё сейчас. Там Ольд совершенно один, отчаявшийся, слабый. Возможно, он умирает, пока я предаюсь воспоминаниям.

Отсчитав три удара сердца, я шагнула во врата и растворилась в толще сияющих кристаллов.

Лицо обдало холодным ветром. Я распахнула глаза – тихо мерцал хризоберилл, по прутьям с острыми гранями бежали крохотные белые искры, и больше никаких источников света.

Я вышла из скалы прямо напротив решётки, так, что мне был хорошо виден скрючившийся на матрасе пленник. Вокруг валялись глиняные черепки, согнутая ложка и хлебная корка. Сердце застыло от жалости и прилива острого стыда – я сама приложила руку к его наказанию. Как теперь смотреть в глаза этому человеку?

Тихим шагом приблизилась к решётке и коснулась её пальцами. Камень едва ощутимо завибрировал, но злости я в нём не почувствовала, лишь любопытство. Словно он спрашивал – что ты здесь забыла, жрица?

– Мастер Ольд! – позвала я громким шёпотом, но он не откликнулся. Тогда я покашляла и повторила призыв.

Мужчина слабо завозился, приподнялся на локтях. Спутанные волосы падали на лицо и лезли в глаза.

– Кто здесь? – голос прозвучал на удивление живо.

– Это Рамона. Каменная жрица.

Он медленно поднялся, откинул волосы с лица – оно исхудало, скулы и нос заострились, цвет кожи в неверном свете хризоберилла казался серым.

– Ты пришла, чтобы добить меня, дочь Рорана? Это он тебя послал?

– Нет, – качнула головой, борясь с желанием спрятать глаза. – Я пришла по своей воле. Никто об этом не знает.

– Зачем? – он медленно приблизился к решётке, а мой взгляд метнулся к чернеющему провалу. Матерь Гор, он ведь спал почти на самом краю… – Ты участвовала в том ритуале, я видел тебя.