Исцеление, покой... Похожие на смерть. Может, лучше действительно умереть?
– Выходит, Дар запереть нельзя? Только отобрать, как это случилось со старейшиной Ольдом? – спросила я, потому что любопытство пересилило.
Верховная потёрла морщинку между бровями, будто что-то вспоминала.
– Запереть его можно только у ребёнка, пока Дар ещё не успел войти в силу. Каменные жрицы способны на это, но на моей памяти этот ритуал ни разу не применялся. А пока, Рамона... – она мазнула по мне взглядом, будто кистью, смоченной в ледяной воде. Даже волоски приподнялись от озноба. – ...готовься. Успокой думы, помолись. Время у тебя ещё есть.
С этими словами она удалилась, оставив меня одну – вариться в собственных мыслях.
Глава 26.
Путь занял больше времени, чем ожидалось. Только ближе к сумеркам я приблизился к лохматой громадине Лествирского леса, измучив Чалую долгой скачкой и вымотав себя так, что открылась рана в боку. Кровь пропитала повязку и испачкала вещи, я чувствовал, как с каждым движением внутри что-то натягивается, грозясь лопнуть. От боли и голода кружилась голова.
Но на чистом упрямстве продолжал двигаться дальше. Как будто я понял, что всё было пережито ради того, чтобы я попал именно сюда. В это место.
Все мои сны, все предчувствия, этот пожирающий меня огонь вели именно в эту точку – к заброшенному деревянному срубу. Может, мне было предначертано свыше получить рану от руки Орма и пережить смерть вместе со вторым рождением? И ради этого я должен был встретить Рамону?
При мысли о ней в груди привычно задрожали тонкие струны – и больно, и тоскливо, и до невозможности сладко.
Дверь я вынес ногой. Ржавый засов отозвался недовольным скрежетом, из-под крыши посыпалась труха.
На меня дохнуло пылью и затхлостью. Но, несмотря на то, что здесь давно не жили люди, вещи хорошо сохранились, и дикие растения не разрушили пола и стен. Этот домик выглядел так, будто его хранила неведомая сила.
Я огляделся, подмечая каждую деталь. Всё как в моём сне.
Между лопаток скользнули мурашки, и я замер на несколько мгновений, пытаясь справиться с эмоциями. Рана всё так же сочилась кровью, но я уже не обращал на неё внимания.
Гораздо интереснее – узкая деревянная кровать с брошенным поверх одеяла женским платком. И стол, на котором стояли две чашки, будто хозяйка вышла на улицу набрать воды и собиралась в скором времени вернуться.
Скрип половицы как хриплый выдох.
Я шагнул вперёд.
На каменной печи изящная глиняная ваза с засохшим букетом – цветы такие хрупкие, что, дунь ветер посильней, рассыпятся прахом. Как символично.
От этих мыслей я, дехейм лорда и человек, давно утративший всякую сентиментальность, очерствевший душой, убивающий врагов без жалости и дрожи, почувствовал, как запекло в глазах.
Так странно было касаться вещей, которые когда-то держала в руках мать. Женщина, которую я никогда не знал, и которая была мне почти чужой. Но, несмотря на это, в груди всколыхнулось сожаление о жизни – той жизни, которая могла бы у меня быть, сложись всё иначе.